быть потайная дверь, ведущая в другую комнату, — нужно только ее отыскать, — и целыми днями бродил вдоль стен, принюхиваясь и навострив уши в поисках малейшей зацепки, которая могла бы навести его на эту дверь. Поминутно он оглашал окрестности настоятельным горловым «мяу», в котором слышался раздраженный вопрос: почему мне никто не подскажет, куда подевались остальные комнаты?

В поисках выхода для неуемной энергии бурлящих в нем страстей впервые с его котеночного возраста я прибегла к магазинным игрушкам. Естественно, Гомер с негодованием отверг большинство из них, а заинтересовала его лишь одна: пластмассовое колесо со встроенным пластмассовым шариком. В колесе были прорези, сквозь которые кот мог дотянуться до шарика и толкнуть его, приведя в движение. Сказать, что игрушка его заинтересовала — не сказать ничего, она его пленила. Шарик носился по колесу с привлекательным на кошачий слух шебуршанием и присвистом, но главное не это: не видя, как плотно шарик сидит в колесе, Гомер задался целью его освободить. Он и залазил под колесо, и переворачивал его с одного бока на другой, и шпынял через всю комнату, а затем садился и горестно вздыхал — шарик не желал освобождаться из плена. Шел Гомер и на такую уловку, как незаметно подкрасться к колесу, внезапно запрыгнуть на него сверху и закогтить, — расчет был, видимо, в том, что захваченное врасплох колесо испугается и отпустит шарик.

Скарлетт и Вашти, тоже находившие эту игрушку весьма интригующей, тем не менее пребывали в недоумении: как можно без устали возиться с нею битый час, и не один. Особенно заметно это было по Скарлетт, которая взирала на Гомеров труд со смесью изумления и брезгливости, всем своим видом показывая, что, если шарик не выходит из колеса, стало быть, возиться с ним — значит терять собственное достоинство. Но кроме достоинства, в глазах Скарлетт, на этой игрушке Гомер утратил и сон: уже в три-четыре часа утра он мог выбраться из постели и взяться за свое, наполняя предрассветную тьму шорохами, стуками и грюками (когда он поддевал колесо головой и оно, перекатившись, хлопалось другим боком об пол). Вместе с Гомером не спала и я, но отобрать у него беспокойную игрушку рука не подымалась: «У нас одна комната, — твердила я себе, — и Гомер один; игрушка у него тоже одна».

Студия обходилась недешево — больше, чем я могла себе позволить тратить, не испытывая угрызений совести, зато расположение окупалось с лихвой. Я жила в одном квартале от работы, и все линии метро стекались к южной оконечности Манхэттена, прямо к моему порогу. Будь я в Верхнем Ист-Сайде, или Верхнем Вест-Сайде, или где-нибудь посередине — всюду я могла поспеть за каких-нибудь двадцать минут, гораздо быстрее моих знакомых, которые жили дальше от центра и теоретически должны были успевать туда раньше меня. И конечно же, где бы я ни находилась, я всегда знала дорогу домой, ориентируясь по башням Всемирного торгового центра. В городе, где я выросла, мне знаком был каждый уголок и даже в голову не приходило для ориентирования на местности пользоваться картой. Заблудиться на Манхэттене проще простого — но стоило поднять глаза к небесам, и я уже знала, где мой дом. Средство действовало безотказно даже в таких головоломных районах, как Сохо и Вест-Виллидж, где улицы не пронумерованы, а носят названия, тем самым запутывая неискушенного путника до полной беспомощности.

Из тех, с кем я сблизилась в Нью-Йорке, больше всего времени я проводила в компании Андреа и Стива, ее бывшего приятеля, а ныне официального жениха. Они ввели меня в круг своих друзей. Спустя месяц после переезда я даже слетала в Майами, приурочив полет ко дню рождения Тони. А появилась такая возможность благодаря знакомству с Гарретом, которого Андреа называла своим петситтером, то есть сиделкой для питомцев. Это слово я впервые услышала в Нью-Йорке, поскольку в Майами в случае отлучки за моими питомцами обычно смотрели либо родители, либо кто-нибудь из друзей, кого Гомер уже знал и кто жил неподалеку и мог без труда заскочить раз на дню. Однако жизнь на Манхэттене таких кратких визитов не предусматривала, поэтому перед отъездом, поборов изначальные опасения, я решила довериться профессионалу.

Гаррет заехал к нам накануне моего отъезда, и мы провели полный ритуал знакомства, давая Гомеру скрепить наше рукопожатие нюхом. Кроме кошек, я оставила Гаррету полные и подробные инструкции. Двери и окна должны быть закрыты постоянно, миски с едой и водой разнесены подальше, чтобы у Гомера не возникал соблазн перебрасывать кусочки из одной миски в другую, и так далее. Тут я ничего не могла с собой поделать: привычка переживать по поводу Гомера (гораздо большая, чем по поводу Скарлетт и Вашти) настолько укоренилась в моем сознании, что стала перерастать в привычку переживать без повода. Мне не хотелось выглядеть в глазах Гаррета более придирчивой, чем остальные его клиенты, хотя, скорее всего, так оно и выглядело, но Гаррет, кажется, обладал безграничным терпением, а кроме того, они с Гомером, похоже, сразу нашли общий язык. «Мы с тобой поладим, да, Гомер?» — спросил Гаррет, а кот в ответ принес ему своего плюшевого червячка и положил у ног, что для него являлось знаком наивысшего расположения. Из Майами я звонила Гаррету каждый день; в свою очередь он оставлял для меня на кухонной стойке небольшие отчеты о том, что происходило во время его визита. Отчеты были приблизительно такие:

День 1: поменял корм, воду и песок. Тот парень, что серый, забился под кровать. Белый — обрадовался приходу. Полчаса с Гомером «морили червячка».

День 2: поменял корм, воду, песок. Серый забился под кровать. Белый — всю дорогу макал лапку в миску, едва я налил свежую воду. Гомер забрался в шкаф и скинул банку с тунцом на пол. Скормил ее всем. Надеюсь, все обойдется.

По возвращении я прикрепила его записки магнитиками на холодильник, и они висели там еще несколько месяцев. Глядя на них, я ощущала себя мамой, получившей первые письменные отчеты от школьных учителей, где с забавной педантичностью рассказывается, кто и как себя вел, кто с кем и чем делился и кто играл хорошо, а кто — плохо. И хотя за долгие годы я наслушалась немало устных заверений, мне отчего-то было лестно иметь документальное свидетельство: не я одна полагала, что Гомер неотразим.

* * *

Когда я только затевала эпопею с Нью-Йорком и ездила на собеседование, на дворе стоял январь, а переезжали