шибко счастливым, — заметил Саня. — В чем проблема-то?

— Во мне, — честно сказал Андрей. — Понимаете, эта девушка такая замечательная и достойна самого лучшего… А я не знаю — смогу ли сделать ее счастливой?

— Не понял? — удивился Саня. — Композитор, ты о чем? Чего ты боишься?

— Сделать ее несчастной! — признался Андрей. — Что, если я не смогу соответствовать ее ожиданиям?

— А это можно проверить только эмпирическим путем! — промолвил Аркадий. — То есть опытным. Вот поживете с этой девушкой годик, а лучше — лет десять, а для чистоты эксперимента — всю жизнь, тогда и станет понятно. Ху ис ху, как говорится!

— Аркаша, не выражайся! — поморщился Саня. — Но вообще Философ прав — это не Сбербанк, а жизнь. Тут гарантий никто не даст!

— Но я должен быть уверенным! — вздохнул Андрей.

— Уверенным можно быть только в том, что Коперник умер! — усмехнулся Аркадий.

— Что-то у вас, у композиторов, все больно сложно! У нас, у геологов, любишь девушку — женись, — хмыкнул Саня. — Ты, конечно, меня извини, но я тебе как геолог — сыну геолога скажу: ты дурак! Тебе счастье привалило — такая девушка от Деда Мороза! Аты не оценил, кочевряжишься зачем-то…

— Но вдруг она придумала себе мой образ? А потом разочаруется, столкнувшись с реальностью! — с отчаянием воскликнул Андрей. — Понимаете, я сложный человек…

— Не дрейфь! — ободрил его Саня. — Все будет путем! Под Новый год чудеса случаются, слышал про такое?

— Слышал, — сказал Андрей, — но не верил.

— Без веры нельзя. Надо верить! — строго изрек Саня.

Андрей задумался, а потом словно бы на что-то решился:

— Спасибо вам, Сан Саныч! И вам, Аркадий! И впрямь, чего это я?… Засомневался и чуть было не прошел мимо своего счастья!

Он повернулся к хозяину дома:

— Василий Петрович, благословите!

— Удачи! — улыбаясь, напутствовал профессор.

Андрей попросил:

— Пожалуйста, скажите Лесе, что я буду ждать ее в саду!

Глава 5

«Ну вот, теперь все решится! — подумал Андрей. — И если Леся останется со мной, я откажусь от контракта и не поеду ни в какую Америку… А что касается моих недавних опасений насчет того, сумею ли я сделать ее счастливой, то это выяснится, как говорил Аркадий, эмпирическим путем, спустя жизнь, одну на двоих…»

И, придя к этому решению, он почувствовал невероятную легкость, будто бы у него с души свалилась гора, такая же огромная, как та, с которой они катались с Лесей.

Из дома вышла Леся и тихо спросила:

— Мне передали, что ты меня ждешь?

— Да! Я тебя жду! — решительно сказал Андрей, сам удивляясь своей смелости.

— Ну и зачем ты меня ждешь? Мы вроде бы объяснились…

Она смотрела на него с обидой, настороженно.

— Нет, не объяснились! А ну, пошли в беседку!

— Какую беседку? — испугалась Леся. — Туда сейчас не пройти!

Андрей схватил ошеломленную Олесю на руки.

— Ты выпил? — догадалась она. — А ну поставь меня, уронишь!

Но Андрей, невзирая на Лесины протесты, не выпуская ее, побежал к беседке, увязая в снегу. На полпути он провалился в снег по колено, но устремился дальше.

В беседке тоже был снег — ну и ладно! Андрей поставил изумленную Лесю прямо в снежный сугроб, можно сказать, воткнул в него, и попросил:

— Пожалуйста, забудь все, что я говорил тебе час назад!

Из сугроба, испуганно округлив огромные глаза, на него смотрела Олеся.

— Считай, что у меня тогда была контузия — помнишь, я ушибся головой, когда мы катались с горы? А теперь все прошло! Так вот… Я тебя давно искал. И все, что я когда-то писал, — все это для тебя. И то, что напишу, — тоже для тебя…

Олеся так растерялась, что у нее невольно подогнулись колени и она села в сугроб. Андрей рассмеялся, поднял ее и поцеловал.

— Я люблю тебя!

И от этих слов Олесе вдруг показалось, что в ее беседке сейчас не зима, которой еще так долго сыпать снегом, а самое настоящее изумрудное лето с его звонкой оглушающей радостью; и шмели, и стрекозы, кусты сирени, жасмина, любимая ель — все-все радуется вместе с ней.

Но от волнения она не могла ничего сказать.

Андрей испугался:

— Почему ты молчишь? Ты… не любишь меня?

— Я очень тебя люблю, Андрей! Очень люблю… — прошептала Леся.

Он смотрел на Лесю и видел, как от ее слов распускаются, словно цветы, самые красивые снежинки. И в эту снежную ночь, среди зимы и вьюги, в нем что-то оттаяло, зазвучало по-весеннему, зазеленело — какая-то живительная энергия, радость. И в нем уже звучала прекрасная музыка. Теперь он знал: «Рождественской» симфонии, этому торжествующему гимну жизни, любви, вечного Возрождения — быть!

* * *

— Поздравляю! — сказал Саня, когда Олеся с Андреем вернулись в гостиную. — У вас опять такие физиономии, хоть улицу освещай вместо фонаря!

— А все-таки приятно, когда в новогоднюю ночь случаются чудеса. На то он и Новый год, — улыбнулся Василий Петрович, глядя на сияющую, счастливую внучку. — Ну что, будем пить чай?

Но тут у Василия Петровича зазвонил сотовый телефон.

— Надо же — связь появилась! — удивился профессор и ответил на звонок: — Да, Юра! И тебя с Новым годом! Как мы? Все хорошо! Леся здесь, да… И геологи у нас! Так точно, приехали! Спасибо сын, благодаря тебе мы познакомились с чудесными людьми! Кому передать привет?! Что?! Да, передам…

Василий Петрович положил телефон на стол.

— Дед, ты чего? — встрепенулась Олеся.

Василий Петрович повернулся к Сане и Аркадию и растерянно сказал:

— Вам привет от Юры. Только он почему-то называл вас Сергеем и Владимиром…

На лицах Сани и Философа застыли улыбки, похожие на оскал.

Андрей уставился на татуировку на Саниной руке и вдруг все понял.

— Сан Саныч, — осторожно сказал Андрей, — а сдается мне, ты не геолог?

— Не-а, не геолог! — ухмыльнулся Саня.

— И ты, Аркадий, не геолог? — спросил Андрей у Философа.

Философ покачал головой и сделал шаг к стене, где висело ружье профессора Цветкова.

— А кто же вы? — изумилась Олеся.

— Хорошие вы люди, — покачал головой Саня, — но такие наивные! Ну какие геологи? Зэки мы!

— Кто?! — вскрикнула Олеся.

— Беглые зэки! — выпалил Саня.

Философ бросился к стене и схватил ружье.

— Молодец, Аркаша! — сказал Саня, подходя к Философу. — Хорошая реакция, хвалю! А ну, дай его сюда!

Он взял у напарника ружье.

Олеся испуганно ойкнула.

Саня усмехнулся:

— Чего «ой»?!

— Чехов говорил, что, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, в последнем оно должно выстрелить! — прошептала Олеся и понурила голову.

— Спокойно! У нас другое кино! Про Новый год! — сказал Саня и повесил