— Я имел в виду, что если ты захочешь, чтобы я этоперед милицией повторил, то хоть меня убей, я этого делать не буду.

— Я не понимаю, о чем ты?

— О том, что я тебе скажу это всего один раз и большеникогда не повторю. Можешь даже считать, что я тебе этого не говорил.

— Я все уже поняла, только ничего путного пока неуслышала.

— Сожгли твой дом, Светочка. Специально его сожгли.

— Как сожгли? — на мгновение оцепенела я ипосмотрела на деда ничего не понимающими глазами.

— Я как раз к окну подошел. Смотрю — два парня твой домбензином из канистры обливают.

И дом, и сарай. Они все так быстро сделали, что я дажеопомниться не успел. Спичкой чирканули, канистру прямо в пламя бросили — ибегом в лес.

Я еще долго у окна стоял как вкопанный, боялся пошевелиться.И после этого дачный народ к твоему дому побежал. Все сразу стали говорить отом, что это проводка загорелась или еще что. Я с горя выпил хорошенько,дождался, пока все разойдутся, и решил к тебе подойти, потому что подумал отом, что ты должна правду знать. Непонятно только, зачем мы за охрану платим.Каждый месяц с нас деньги собирают. Да и кому платим? Обыкновенному алкоголику,который сидит в своей будке и ничего, кроме своей бутылки, не видит. Забор итот весь разломали. Теперь в наш дачный поселок можно прямо с леса зайти, минуябудку с охранником. Я сколько раз ставил вопрос, чтобы все собрали деньги нановый забор, да никому это не нужно. Все на иномарках ездят, а деньги на заборсдать не хотят. А ведь я тут постоянно живу. Да и не только я. Так почемутолько я один о нашей дачной безопасности беспокоиться должен? Где инициативнаягруппа?

Раньше к нам в поселок из леса было никак не зайти, а теперьходи сколько хочешь. Что это за безобразие?

— А.., что за парни? — тут же оживилась Наталья.

— Молодые парни, вроде неприметные. Оба в черныхфутболках, джинсах и черных очках. Спортсмены какие-то.

— Почему ты решил, что спортсмены?

— У них мышцы накачанные. Сейчас вся молодежьтренажерными залами увлекается. Видимо, и они тоже. Так что, Светлана, я пришелсказать тебе, что проводка у тебя нормальная была. Видимо, кому-то сильно ты перешладорогу.

— А кому? — я задала вопрос, на который дед,конечно же, не знал ответа, но не задать который я не могла.

— Этого я сказать не могу. Это должно быть тебеизвестно.

— Ничего мне не известно!

— Значит, это поджог… — задумчиво произнесла, сноватрогая повязку на голове, Наташка… — Поджог, — кивнул дед. — Я иподошел к вам для того, чтобы сказать это.

— А поджог — дело подсудное. Уголовное дело. А почемуты, дед, то же самое рассказать милиции не хочешь? — не унималась Наталья.

— Органам ничего рассказывать не буду! — сказал,как отрезал, дед.

— Почему?

— Потому, что не буду, и все. Я же вас сразупредупредил, что я ничего не видел и ничего не слышал.

Вам-то что? Вы в свой город уедете, и все, а мне тут круглыйгод жить. Если я милиции дам показания и этих отморозков возьмут, то следующиммой дом подожгут. И останусь я без кола и без двора. Ведь в этой жизни такполучилось, что этот мой дом — единственное для меня убежище. — Дед встали посмотрел в сторону своего дома. — Ладно, пора мне. Только я еще разхочу повторить: считайте, что я ничего такого не говорил. Пусть меня теперьхоть пытают, но я свои слова никогда не повторю. Светлана, если тебепереночевать надо будет, то мои двери всегда для тебя открыты, ты это знаешь.

— Спасибо, дед Егор, — буркнула я и положила своюбедную голову себе на колени.

— Да не за что, Светлана. Если какая помощь нужна, тыже знаешь, я всегда готов тебе ее оказать.

Ну, я пошел?

— Иди уж, — пробурчала Наталья. А затем, чтобыизбавиться от охватившей ее агрессии, подняла с земли камень и кинула его впепелище. — Страшная нынче жизнь пошла! Каждый живет по принципу «моя хатас краю, ничего не знаю». Каково было бы деду, если бы его дом подожгли, аСветка все видела в окно, но не посодействовала в раскрытии данного преступления?!Где людская, а также соседская солидарность? Почему мы все так разрозненны?Твоя беда — это только твоя беда, и ничья больше.

— Ну, надеюсь все же, меня не подожгут, —остановился собравшийся уже уходить дед.

— Не зарекайся.

— Я плохого никому не делаю. Живу себе тихо-мирно,копаюсь в огороде и никому не мешаю.

— Можно подумать, Светка кому-нибудь плохое делает?Когда мы тоже в возрасте будем, возможно, тоже на огороде присядем и посвятимсвою старость выращиванию урожая, а пока рано себя еще на грядках закапывать.

— Света — девушка молодая. У нее жизнь бурлит, оттого ивсе невзгоды. В молодости все много ошибок делают. А то, что «моя хата с краю,ничего не знаю».

В наше время это правильный принцип нормальной, спокойнойжизни. А тот, кто любит выскакивать, вряд ли встретит когда-нибудь старость. Язнаю точно одну простую истину: если в жизни не делать зла, то и тебе егоникогда не сделают. Зло порождает зло и, конечно же, ненависть.

— Не всегда этот принцип срабатывает, —раздраженно ответила Натка и вновь кинула камень в пепелище, которое осталосьот дома.

Как только дед Егор ушел на свою дачу, я тут же поднялаголову и обратила на сидящую рядом со мной Наталью усталый и совершеннопотерянный взгляд.

— Ната, ты, случайно, не знаешь, кому понадобилосьподжигать мою дачу?

— Понятия не имею. Если я не ошибаюсь, то у тебя вообщеврагов нет. Ты у нас во всех отношениях девушка положительная.

— Я тоже всегда думала, что никому ничего плохого неделала и что врагов у меня в помине нет никаких. Оказывается, есть. Тольковраги какие-то невидимые. Одним словом, бойцы невидимого фронта.

— А может, это связано о твоей профессиональнойдеятельностью?

— Ты о чем?

— О том, что мы тут голову ломаем, а на самом деле всепроще простого. Может, это с работой твоей туристической связано?

— Каким боком?

— Светка, а вдруг ты кому-нибудь плохо путевку заграницу оформила? Может, кто-то таким образом свел с тобой счеты за плохойотдых?

— Ой, Натка, не говори ерунды! Скажешь тоже!