по пятам. В машине прокручиваю наш разговор о парне, с которым она целовалась. Хотя больше теперь меня волнует ее шутка о поцелуе со мной…

Ей бы понравилось. Я думаю, что понравилось бы. Мысль о том, чтобы проверить, становится навязчивой. Я думаю об этом всю игру.

Пока Катя бросает очередной шар, пялюсь на ее задницу, но отвожу взгляд, как только она поворачивается.

— Я веду, — пританцовывает и подбегает к столику, чтобы сделать глоток лимонада, который буквально минут пятнадцать назад принесла повариха. Лично.

В прошлый свой визит Токман так нахваливала этот домашний лимонад, что сегодня Антонина решила проявить инициативу. Обычно вся еда согласовывается заранее.

Бросаю шар. Нарочно делаю это, не прилагая абсолютно никаких усилий. Он катится по центру, но едва ли доползает до середины дорожки и слетает в отбойник, не задев ни одной кегли.

Чуть позже мы сидим у меня в комнате. Катя валяется на кровати. На экране ползет заставка к фильму. Ее родители позвонили минут двадцать назад и предупредили, что заедут в гости к друзьям. Поэтому Катя решила остаться еще на часок.

— Принеси еще лимонад, — переворачивается на бок и протягивает стакан. — Пожалуйста.

Послушно иду вниз, не сразу соображая, что что-то не так. Пальто, брошенное на кресло в гостиной, горящий камин, который зажигают лишь по приезде отца.

Он дома.

Сатана вернулся.

Поворачиваю голову и вот теперь четко вижу его перед собой. Отец медленным шагом идет в мою сторону. В руке у него бокал. Он снова пил. А может, приехал уже нетрезвым.

Делаю шаг назад, с опаской поглядывая на лестницу. Не хочу, чтобы Катя с ним столкнулась. Никогда. Она никогда не должна его увидеть.

— Ты не один, мне сказали.

— Мы сейчас уйдем, — делаю над собой усилие, чтобы открыть рот.

— Ты притащил в мой дом дочь мента? Совсем е*нулся?!

В голове звенит от затрещины, которую со всей дури отвесил отец. Меня корежит. Я практически выбрасываю кулак вперед, чтобы ударить в ответ, но вовремя вспоминаю, что это бесполезно. Тут везде охрана. Просто так мне это с рук не сойдет.

— Мы уже уходим, — говорю ровно. Без агрессии и плескающихся эмоций. Не стоит провоцировать. Не сейчас.

Растираю висок и мельком цепляюсь взглядом за лестницу. Катя стоит на ступеньке. Она все видела? Когда пришла?

Катя

В последние секунды успеваю заткнуть свой рот ладонью, чтобы не пискнуть. Смотрю в растерянные глаза Даниса и умираю вместе с ним. Столько там боли, отчаяния и, самое ужасное, стыда.

Ему стыдно за то, что я увидела. Но волноваться об этом должен не он, а человек, что называет себя его отцом. Высокий, темноволосый, с глубокими морщинами на лбу и пугающим, практически доводящим до леденящего душу страха взглядом.

Нерешительно ставлю ногу на следующую ступеньку, вцепляясь пальцами в деревянные перила. Мне кажется, что едва я совершу какое-либо движение, как сразу потеряю равновесие и неуклюже скачусь с лестницы.

Шажочек. Маленький, почти незаметный. Сглатываю и не свожу с Даниса глаз.

Он отшатывается от отца и идет ко мне. Шаг уверенный. Но его внутреннее состояние передается мне волнами импульсов. Он потерян. Просто раздавлен.

— Я отвезу тебя домой, — бормочет, не глядя мне в глаза, и берет за руку.

Мы быстро проплываем мимо фигуры его отца к гардеробу. Не прощаясь и не здороваясь. Я чувствую на своей спине колкий взгляд. Он врезается в лопатки ненавистью.

Пока мы торопливо надеваем куртки и меняем тапки на уличную обувь, отец Дана в грубом приказном тоне высказывает кому-то из работников дома свои пожелания в виде еще одной бутылки виски и «чего-нибудь пожрать».

Дверь за моей спиной хлопает. На огромном мраморном крыльце с отголосками прошлого века в качестве лепнины мы и замираем.

Данис все еще не смотрит на меня. Лишь поверх или вообще вдаль, куда-то мимо.

Мне начинает казаться, что у него горит щека. Наливается воспалением и опухает. Но быть такого не может. Отец, видимо, ударил его по затылку, чтобы на лице не оставалось следов. Все эти ужасы, что я рисую на красивом лице Даниса, не больше чем мое бурное воображение.

Переминаюсь с ноги на ногу и крепче сжимаю руку. У Дана пальцы — кипяток.

— Он так всегда? — шепчу, а у самой слезы на глазах.

— Это случайность. Он пьян. Пошли.

Дан агрессивно тащит меня к машине. Я едва за ним поспеваю. Быстро переставляю ноги, утопающие в снегу. Потому что я то и дело слетаю с дорожки в невысокие сугробики.

— Постой!

Все же нахожу в себе силы, чтобы ускориться и перегородить Данису дорогу. Замираю напротив и часто дышу. Моя грудь вздымается, а легкие сейчас лопнут от переизбытка поступающего кислорода.

— Я, — размыкаю губы, а что сказать, не знаю. Мои сожаления ему не нужны. Ситуация ужасная, и, наверное, он бы хотел, чтобы я этого не видела.

— Мне так жаль, — мямлю, чувствуя дорожки слез на щеках. — Боже, как мне жаль.

Данис стискивает зубы. Его взгляд становится холодным. Таким же колючим и пугающим, как у его отца. Внешне они даже похожи. Высокие, суровые. Если бы я Кайсарова не знала, уверена, думала бы, что он бесчувственный сноб. Но он другой. Нежный, чуткий, добрый. Самый лучший.

Мои губы складываются в улыбку. Теплую, которая готова всех согреть. Но, несмотря на это, душу скребет понимание того, чего хочет Дан. Моего исчезновения.

Именно в эту секунду его единственное желание — не видеть меня.

Я мнусь буквально мгновение, а потом просто повисаю на его крепкой шее. Обхватываю руками и прижимаюсь к груди. Дышу во вздернутый подбородок, вытянувшись на максимум и привстав на носочки.

— Я ничего не видела, — бормочу еле слышно, — и никогда, никогда-никогда никому не расскажу.

Дан отлепляет меня от себя на вытянутых локтях. Теперь в его глазах еще больше сожаления. Он опечален. Злость, что плескалась в его сознании минуту назад, угасла.

— Глупая, — выдает с нежностью, — я… Я