Когда Клэр вновь ко мне поворачивается, в руке у нее небольшая модель самолета. Моя грудная клетка сжимается, стискивая легкие. Я узнаю самолет. Тот самый, с дистанционным управлением, который мой отец запустил с крыши небоскреба в городе закатников. Самолет меньше, чем я запомнил, его блестящее покрытие потускнело и покрылось царапинами и выщербинами, но, когда я присматриваюсь к нему, я не могу отрицать очевидного. Это определенно тот самый самолет.

— Он сказал, что запрограммировал его полететь в определенное место, — говорит Клэр. — Он точно знал, где самолет приземлится. А несколько лет спустя, вернувшись в Миссию, он нашел его. Помятый, начавший ржаветь, запутавшийся в ветвях, но не более чем в ста метрах от места, где он должен был приземлиться.

Я кручу самолет в руках. Его починили, подкрасили, покрыли лаком, и когда я переворачиваю его, то вижу на нижней стороне крыльев надпись. Тем самым наклонным почерком, который я изучил по дневнику моего отца. Всего пять слов.

— Следуй за рекой на восток, — шепчу я.

— Тебе надо на восток, — тихо шепчет Клэр. — Мы полетим на восток. На дельтаплане. Вдвоем, — она опускает глаза со странным виноватым выражением на лице. — Следуя вдоль реки. Она проходит через горы насквозь и выходит с другой стороны. И дальше на восток.

— Там ничего нет. Там бесплодная, пустая земля.

— Там твой отец. В месте, которое он описывал, как Землю Меда и Молока, Плодов и Солнца.

Вместо ответа я еще раз переворачиваю самолет, касаюсь его холодного металла.

— Это твое предназначение, Джин, — так мне сказал твой отец. Вся твоя жизнь вела тебя к тому, чтобы понести на восток Источник. Больше ничто не имеет значения. Ты был рожден, чтобы сделать это. Чтобы исполнить свою миссию.

Снаружи раздаются голоса. Все ближе к нам, практически на стене.

Она торопливо говорит:

— Нам надо отправиться сегодня. Но не прямо сейчас, не со старейшинами, преследующими нас по пятам. Кроме того, мне нужно вернуться к себе и взять сумку с припасами. Путешествие займет несколько дней. Встретимся здесь через час.

— А мои друзья? Я не могу вот так их оставить.

Она колеблется, ее глаза затуманивает то же виноватое выражение, что и минуту назад.

— Разве что только Сисси… — начинает говорить Клэр, но тут же нервно качает головой: — Нет, на дельтаплане есть место только для нас с тобой. — В ее глазах появляется странный блеск вины и понимания, что она делает что-то не то.

— Нам надо взять с собой остальных, — я качаю головой. — О чем я? У меня слишком много вопросов…

— У нас будет время обсудить их по дороге, — она тянет меня к двери, оставляя гаснущие химические фонари в комнате с дельтапланами. В темноте она загораживает дверь ящиками и коробками и подходит к узкому окну.

— Они идут, — поворачивается Клэр ко мне. — Я вылезу в это окно и переберусь через стену. Ты слишком большой, ты сквозь окно не протиснешься. Беги вниз и встреть их. Скажи, что ты просто осматривался, — она накидывает капюшон на голову. — Мы улетаем сегодня. Будь здесь через час. Не рассказывай никому. Хорошо?

— Нет. Не хорошо.

Но она меня будто не слышит. Она ставит ногу на подоконник, останавливается:

— Твой отец мне кое-что рассказывал. Иногда он летал в город закатников. Это занимало целый день. Но он все равно хотел на тебя посмотреть. Пусть даже сверху, с неба.

Я хватаю ее за руку:

— Но почему ты осталась? Если там, на востоке, действительно Земля Меда и Молока, почему ты сама до сих пор не улетела?

Она отбрасывает мою руку и протискивается в окно, пока не выбирается из него наполовину.

— Потому что твой отец попросил меня остаться. И дождаться тебя, — она смотрит мне в глаза. — Он был хорошим человеком. Я бы сделала для него все.

Спустя мгновение она оказывается снаружи и бежит вдоль крепостной стены.

Они встречают меня на винтовой лестнице, пара старейшин, лица которых красные то ли от алкоголя, то ли от усилий. А может, от того и другого одновременно. Они встречают меня молча, только пытаются схватить за руки. Я сбрасываю их хватку, и они, поняв, что я не собираюсь убегать, просто идут за мной. Молча, не обмениваясь ни словом. Но, когда мы доходим до мощеной дороги, они неожиданно исчезают. Только что они были у меня за спиной, и вот их уже нет.

Странно, что они не захотели отвести меня обратно в дом. Я стараюсь об этом не думать, но во мне начинает шевелиться беспокойство. Я останавливаюсь, прислушиваюсь в надежде услышать их шаги, но слышу только свист ветра.

На лицо мне падает капля дождя, жирная и порождающая холод. Через секунду падает еще одна капля, и еще, разбиваясь о мои щеки и подбородок, и вот уже дождь заполняет все вокруг.

Но холод охватывает меня не из-за этого. Я осматриваюсь. Дождь льется вниз потоком темноты. Как видеошум в телевизоре — сплошная мешанина черных и темно-серых пятен. Капли громко стучат по мостовой, как стеклянные шарики, сыплющиеся градом. Я иду к своему дому. Все быстрее, страх заставляет меня забыть о том, какая эта мостовая скользкая. На деревенской площади я останавливаюсь и прислушиваюсь. Все вокруг тихо и неподвижно, только сердце стучит, как сумасшедшее. Что-то щелкает во мне, убежденность, которая заставляет меня бежать вперед. Я представляю, как врываюсь в спальню и бужу их всех, говорю, что нам надо уходить прямо сейчас. Не только потому, что я знаю, где находится настоящая Земля Молока и Меда, Плодов и Солнца, не только потому, что мой отец жив, но и потому, что я чувствую — наше время в Миссии истекло. Потом словно последние песчинки утекают из моих пальцев, оставив бездну пустоты и обжигающей тьмы. Я уже вижу, как мы хватаем сумки и пробираемся в темный лес. Я бегу быстрее, стараясь не обращать внимания на ощущение, что уже опоздал.

Я врываюсь в дом и уже собираюсь бежать вверх по лестнице, когда что-то привлекает мое внимание. В столовой. Отблески огня танцуют на стене. Но я смотрю не на них.

На Дэвида.

Он не видит меня, стоя в углу, лицом к стене, и сложив руки за спиной. Я бы подумал, что он внимательно слушает кого-то. Если бы он не дрожал.

— Дэвид?

Я иду к нему, вхожу в столовую:

— Дэвид?

Свет дает колеблющееся пламя свечи, стоящей на обеденном столе. Прямо за столом, так что свеча освещает его лицо, сидит Эпаф. Он механически ест суп, так быстро и неаккуратно, что супом залит весь стол и его рубашка. Он поднимает глаза. Они красные. Он не удивляется моему неожиданному появлению, но его глаза излучают отчаяние. Слезы текут у него по лицу, но все, что он делает, это заливает в рот одну ложку супа за другой.

В углу, за спиной Эпафа, стоит еще кто-то. Спиной ко мне, склонив голову, дрожа.