Я поднимаюсь, грохоча по металлическим ступеням. В комнате ее нет. Дверь, ведущая на стену, открыта. Выйдя наружу, я вижу Клэр примерно посреди стены. Она смотрит на залитые лунным светом хребты и ждет меня.

Клэр не оборачивается, пока я не оказываюсь в нескольких метрах от нее. Продолжает ждать. От ее ровного и спокойного дыхания поднимаются облачка пара. Наконец она поворачивается ко мне. Глаза у нее блестят, в них стоят слезы.

— Я знала, что это ты, — говорит она. — Ты точно такой, как твой отец рассказывал.

— Что? — переспрашиваю я, заикаясь. В моей голове проносится тысяча мыслей. Я на подкашивающихся ногах делаю шаг к ней.

— Как только я тебя увидела, — говорит Клэр с грустной улыбкой, — поняла, что это ты. Его сын.

— Он рассказывал обо мне?

— Я знала, что это не могут быть другие мальчики — они слишком маленькие. А старший из них выглядел как-то не так. Но не ты. У тебя в крови та же самая решимость. А в глазах то же выражение — грустное и яростное одновременно.

— Клэр! О чем ты? — я хватаю ее за локоть. — Откуда ты столько всего знаешь? — Она пугается, и я ослабляю хватку.

— Вы принесли Источник? — спрашивает она. — Я расскажу все, обещаю, но сначала скажи: вы принесли Источник?

Я отпускаю ее руку:

— Не знаю. Не уверен. Но расскажи мне, что здесь происходит. Объясни мне все.

Она смотрит на темные луга, спускающиеся вниз в темную пропасть. То тут, то там виднеются большие валуны.

— У нас мало времени, — говорит она. — За нами следили. За тобой следили. Вы действительно разозлили старейшин там, на станции.

— Переживут.

— Поверь мне, вряд ли.

— Успокойся, хорошо? Никто за нами не следил. Перестань придумывать…

— Никто не следил за мной. Я пробиралась тихо, как мышка. Но за тобой кто-то пошел. Ты двигаешься с бесшумностью лавины.

Она указывает в сторону домов:

— Посмотри. Видишь, там стоят двое? А теперь идут сюда.

Она права. Я вижу две серые фигуры. Они медленно идут в стороне от дороги, опустив головы. Идут по нашим следам.

— Тогда рассказывай быстрее, — я тороплю ее.

Она говорит, не делая пауз, рассуждает логично, речь течет, как отрепетированная.

— Он сказал, что его сын обязательно отзовется на эту песню и это позволит рассеять сомнения. Он был прав, — она улыбается. — Я повторяла ее каждый день про себя, чтобы не забыть.

— Почему так долго? Я уже пару дней на ногах.

— Я пробовала, поверь мне. Но не могла же я забраться на крышу и петь. Слова не соответствуют местным понятиям, старейшины бы этого так не оставили. Нет, мне надо было дождаться удобного времени.

— Сегодня.

— Не лучший вариант, учитывая, насколько все на взводе из-за событий на станции. Но, учитывая, что завтра ты едешь в Цивилизацию, у меня не было выбора.

Я смотрю на луг. Двое мужчин склонились над землей, изучая следы. Они направляются к стене.

— Быстрее, — тороплю я. — Расскажи мне все.

Она делает глубокий вдох:

— Миссию построили много десятилетий назад.

— Давай самое важное. Представим, что мы уже пять минут говорим. Скажи, что тут происходит.

Она качает головой:

— Все не так просто. Мне надо рассказать тебе о…

Я нервно выдыхаю:

— Быстрее. Пожалуйста.

Она вздыхает:

— Скажи, что ты уже знаешь, начнем с этого.

— Мой отец стал тут затворником, — поспешно говорю я. — Он, судя по всему, бредил лекарством для закатников — Источником. В итоге его пришлось поселить в тот домик, где ты нас нашла. Там он покончил с собой.

Она не отвечает, глядя вниз на приближающиеся фигуры, а потом хватает за руки, ведет в комнату в башне и закрывает дверь. Все заливает чернотой. Я слышу треск ломающегося пластика, еще раз. Комнату освещает зеленое сияние.

— Значительная часть того, что ты сейчас сказал, — правда, — говорит Клэр, протягивая мне химический фонарь. — Твоему отцу оказалось трудно заново вписаться в общество Миссии. Он говорил, что все изменилось в худшую сторону, обвинял Крагмэна в том, что тот устроил… — она вспоминает слово, — «тоталитарную диктатуру». Старейшины не знали, что с ним делать. Одни думали, что он, как рак, для морали деревни, и хотели отправить его в Цивилизацию. Другие считали, что он еще представляет ценность и может однажды пригодиться. Так что они пришли к компромиссу. Он мог остаться, но не в самой деревне. Они позволили ему остаться в лесном домике.

— Одному?

Она кивает.

— Они сделали меня посыльной. Я приходила к нему два раза в неделю с лекарствами и продуктами. Поэтому мне и не стали бинтовать ноги, позволив им вырасти, как у мужчины, чтобы я могла пройти много миль, подняться по тросу. Сначала я ненавидела эту задачу, в основном из-за того, что ноги у меня выросли такими большими и уродливыми. Остальные девушки дразнили меня безжалостно. Ноги-как-у-мужика, ноги-как-у-мужика, — она кривится. — Однако затем мне понравилось это одиночество в походе. А потом и его компания. Сначала он предлагал мне только стакан воды. Потом что-нибудь перекусить. В конце концов мы стали обедать вместе. За несколько месяцев мы достаточно сблизились. Он рассказывал мне о жене, о детях. О тебе. О своей работе…

— Что он говорил? — мой голос раздается неожиданно громко.

— Что?

— Обо мне, что он говорил обо мне? — слова неуклюже срываются с моего языка, опережая друг друга, как бревна, катящиеся вниз.

— Что ты когда-нибудь сюда придешь. Он был уверен в этом.

Я переминаюсь с ноги на ногу:

— А еще что-нибудь?

Она раздраженно поднимает руку:

— Перестань перебивать! Мне надо рассказать все по порядку, а то я забуду что-нибудь важное.

— Нет. Перейди к этому. Скажи, что он говорил обо мне.

Она набирает полные легкие воздуха:

— Ну ладно.

Снаружи слышатся голоса. Все еще довольно далеко, но они приближаются.

— Он сказал, что у тебя есть какая-то миссия. Определенная судьба.

— У меня?

— Что у тебя есть предназначение, призвание. Что твоя жизнь значит больше, чем ты можешь себе представить. — Она опускает капюшон. — Почему ты так на меня смотришь?

— Я не понимаю, о чем ты. Отец никогда не говорил мне ничего подобного. Что за миссия?

— Я должна постепенно тебя к этому подготовить.

— В последнее время приходится обходиться без подготовки.