— Шейн попытался выдохнуть и собраться с мыслями. — Зачем тебе это? Разве ты не хотела просто подставить меня?

— Хотела, — Аристия ответила с полной уверенностью, не скрывая ничего, — но я обдумала твои слова и поняла, что мне необходимо признать тебя, чтобы тогда и ты признал меня.

— Ты браком признание собираешься получить? — Лицо Шейна исказилось. Теперь он еще меньше понимал ход мыслей этой девушки. — Я боюсь, что это совсем не то, что я имел ввиду.

— Но что же тогда? — Принцесса казалась взволнованнее, чем раньше. Положив руку на груди, она практически воскликнула: — Чего мне не хватает?

— Почему тебе это так важно?

— Потому что, если я пойму, чего мне не хватает, это может помочь мне во всем. В выстраивании связей, в престолонаследии. Вдруг то, чего мне не хватает, связано с тем, что происходит сейчас в моей жизни?

Шейн ничего не отвечал и старательно обдумывал эти слова. В этой ситуации он понимал несколько вещей. Что-то у Аристии шло в жизни не так, как она того хотела. Возможно, она даже сравнивала себя с сестрами и потому пыталась понять почему у нее все и дет иначе. Также он понимал, что она сама осознавала свои недостатки и пыталась подробнее разобраться в них, что, в какой-то степени, тоже было неплохо.

Искоса посмотрев в сторону императрицы, Шейн заметил, что та довольно улыбалась. Она явно была удивлена происходящим, но тем не менее довольна. Сопоставляя это с тем, что вся эта сцена разворачивалась на глазах гостей, и никто не видел в этом ничего необычного, Шейн задумался:

«Я уже заметил основную странность воспитания в этом мире: родители не участвуют в наставлении своих детей. Они отдают их на волю самим себе, чтобы те сразу набили шишки, и потому случается то, что случается. Если бы все было не так, может быть, тогда и Шейн бы не страдал от рук Моржаны в свое время?»

Между тем, решительный изумрудный взгляд Аристии все еще был направлен в глаза Шейна. Она терпеливо ждала ответа, и проигнорировать ее было бы неправильно.

— Тебе не хватает чуткости.

— Чуткости?

Шейн кивнул. Приподняв правую руку, он спокойно начал объяснять:

— Ты пытаешься понять, что чувствуют другие, но не ставишь себя на их место. Знаешь ли, — на губах всплыла ироничная улыбка, — сложно осознать, что испытываю я, мужчина, когда ты судишь с точки зрения принцессы империи. И так во всем, что ты делаешь. Тебе плевать на то, что происходит рядом, до тех пор, пока это напрямую не коснется тебя. Именно это неправильно.

Аристия выглядела шокированной, будто бы эти слова открывали ей истину. Шейн же, позволяя девушке чуть лучше обдумать сказанное, тем временем перевел внимание на Мартину и спросил:

— Ничего, что я это говорю? Может быть, я сказал что-то лишнее.

Мартина покачала головой. На ее лице не появилось даже тени неодобрения.

— Ты судишь с точки зрения воспитания Селестины, и это неплохо.

— Какого воспитания? — Аристия, оглянувшись, посмотрела на мать. Как только их взгляды встретились, одна широко и грустно улыбнулась, а другая невольно прикусила нижнюю губу, будто вновь ощущая себя ребенком.

— Аристия, знаешь, что проходят все наследники престола в королевстве Селестина? — Мартина не сводила взгляда с дочери, будто та была настоящим сокровищем. — Еще за год до начала обучения в академии всех наследников отправляют в одиночное путешествие по миру. Они вынуждены скрывать свои личности при помощи артефактов, и, насколько мне известно, наследная принцесса даже вынуждена притворяться мужчиной.

— Что?

Лицо Аристии бледнело. Ей было даже трудно представить себе ситуацию, в которой особа королевских кровей вынуждена пресмыкаться перед всеми в образе мужчины.

— А все последующие дети, — продолжала говорить Мартина, — пусть и могут оставаться женщинами, но все равно должны притворяться простолюдинами. — Приподняв взгляд и посмотрев на Шейна, императрица заговорила, будто бы обращаясь уже к нему. — Кроме того, насколько я знаю, лишь у наследной принцессы до начала ее испытательного периода есть свобода действий. Остальные дети вынуждены жить в заточении и обучаться самостоятельно, чтобы потом получить право вступить в борьбу за престол.

Наступила недолгая пауза. Аристия, выслушавшая этот рассказ, невольно замерла. Ее мысли путались даже больше, чем раньше.

— Это очень жестокий метод воспитания, — снова заговорила Мартина, прикрывая глаза, — но обоснованный. Только так наследники могут оказаться на месте своих подданных и понять, какие беды переживают те. Кому-то это помогает стать мудрым правителем, кого-то это делает жестоким садистом, но один факт неизменен — это закаляет характер.

— Это же безумие. — Аристия приподняла руки, ощущая собственную дрожь. — Подвергать наследников таким испытаниям…

— Да? — с хитрой интонацией заговорила императрица. — А вот я жалею, что у нас нет такой традиции. Может быть, тогда бы самые неразумные из вас поняли, что мир не так прост, как кажется?

Аристия замолчала. Она сразу поняла, что речь шла уже не только про нее, но и про всех ее остальных сестер. Среди них не было никого идеального, и даже избранная Фрея скрывала в своем шкафу парочку скелетов, о которых знала только их мать.

***

Остановки по пути к красной башне были просто неизбежны. В какой-то момент нужно было пополнить припасы, в какой-то перевести дух, а в еще один просто дождаться наступления рассвета. Так и в этот раз, с приходом ночи всему двигавшемуся отряду пришлось устроить привал. Передвигаться по лесу, вероятно, еще наполненному монстрами после кровавого полнолуния, было крайне опасно.

Лагерь разбили где-то прямо посреди дороги: отходить от нее в глубь чащи было небезопасно. Зажгли огни, расставили палатки и занялись приготовлением пищи.

Латиша, стоявшая где-то в отдалении от остальных, намеренно скрывалась в тени повозок. Ее настроение было подавленным, а разум вымотанным после целого дня поездки в одной карете с настоящим монстром. Стоило только подумать о Шанне Дориан, с которой что ни разговор, то манипулятивная игра, как в животе начинало неприятно тянуть от напряжения.

Попытавшись отбросить от себя неприятные мысли о случившемся за последние дни, Латиша подумала о том, что их ждало дальше. Возвращение в академию казалось долгожданным событием. Да, это место уже не могло быть тем, что прежде, после того, что случилось, однако именно там она могла быть самой собой.