Шивван не ответил.

Пальцы его, подрагивая, касались листьев, губы растягивала неуверенная улыбка. Он даже не повернул головы, когда они вышли.

– На букете Свия? – спросила Эльга.

– Нет. – Унисса закрыла низкую дверцу в ограде. – Я показала Шиввану самого себя. Но Свия там есть, он увидит.

Геттер Моэн поклонилась им.

У дома стояло несколько человек, но Унисса сказала, что сегодня она больше не принимает. Завтра. Приходите все завтра с утра.

В комнате мастер закинула сак под лавку.

– Холодно, не находишь? – сказала она, сгребая с лежанки одеяло.

– Солнце же, – сказала Эльга.

– Мало ли, что солнце. Поставь-ка чайник.

– Да, мастер Мару.

Печь еще была теплая, и Эльга просто раздула утренние угли, а потом, когда огонь принялся пожирать щедро насыпанную щепу, добавила несколько поленьев. В большой чайник долила воды и с трудом подняла его на шесток.

– Покажи, что ты там набила, – услышала она, едва вернулась в комнату.

– Сначала Шиввана. – Эльга подала Униссе, кутающейся в одеяло, первый букет.

Мастер Мару посмотрела на складывающийся в бледное, зажмуренное лицо лиственный узор, щелкнула ногтем.

– Неплохо, но ты же сама видишь, это мертвая работа. Или не видишь?

– Да, мастер Мару, вижу, – согласилась Эльга.

Унисса отложила доску и поднялась.

– Это хорошо.

Постукивая по дереву костяшками пальцев, она обошла вокруг стола, в одеяле, будто в мантии, и села у окна. Солнце, еще довольно высокое, вызолотило ей лоб и щеку. Словно в противовес, неосвещенная половина лица мастера показалась Эльге не розовой, а землисто-серой.

– Действительно, солнце, – удивилась Унисса. – Да. Иногда кажется, что твои силы, твое мастерство не имеет пределов. Но затем…

Она посмотрела на ученицу и слабо улыбнулась.

– Мастер Мару, вы больны? – дрожащим голосом спросила Эльга.

– Нет, глупая девчонка. – Унисса щелкнула зубами и запахнулась плотнее. – Я пытаюсь сказать тебе, что упадок сил караулит любого мастера. Букет, набитый Шиввану, возможно, обессилил меня на несколько дней. Такое случается, так что ты не беспокойся. Хотя я ждала этого сразу после Дивьего Камня.

– И что теперь?

– Ничего. Что там с твоим вторым букетом?

Унисса протянула руку.

– Это я вас… – Эльга закопалась в сумке. – Когда вы набивали Шиввана.

Она вытащила доску.

– Интересно.

Унисса долго смотрела на одуванчиково-можжевеловый рисунок. Над светлыми волосами играли, искрились пылинки.

– Это хорошо? – спросила Эльга.

– Подойди, – проговорила Унисса.

– Да, мастер Мару.

Эльга несмело подступила к лавке. Где-то внутри нее, в животе копошился маленький страх, что сейчас последует наказание.

– Сядь. – Не отрывая глаз от букета, Унисса похлопала ладонью по лавке рядом с собой.

Эльга села.

– Что ты видишь?

Мастер поставила доску на стол, чтобы и ученице было видно. Лепестки и листья, казалось, жили своей жизнью, переплетались и перетекали из одного узора в другой.

– Это Шивван, – сказала Эльга.

– Да? – выгнула бровь Унисса. – Круглый и бледно-голубой?

– Нет, это в нем. Там можно увидеть Свию.

– Свию?

– Его девушку, которая утонула.

– Погоди, ты же сказала, что набивала меня.

– Да.

– Ох, объяснись, пожалуйста.

Эльга потупилась.

– Вы светились, когда работали. Ну, я и решила, раз Шивван у меня нормальным не получается, то, может быть, вы… А пальцы сами принялись совсем не то набивать. То есть я видела, я чувствовала, только это было… Ну, словно подглядываешь… Как бы не вас видишь, а Шиввана, но через вас.

– Ясно.

– Я все неправильно сделала?

– Нет, – сказала Унисса, приобняв Эльгу свободной рукой. – Знаешь, как это называется? – Она указала глазами на букет. – Это называется – проблеск.

– Это плохо?

Мастер рассмеялась.

– Девочка моя, – сказала она, – это значит, что ты растешь. Понимаешь? Растешь! Это мой букет – один в один.

Глаза ее наполнились влажным блеском.

Свия – красивая, мертвая, но живая – проступила из листьев и тут же растворилась, распалась, словно речной кэттар потянул ее на глубину.

Проблеск, сказала Унисса, значит, что-то в тебе изменилось.

Ночью Эльга лежала и прислушивалась – где эти изменения, в чем? Рыцек запрыгнул на кровать, походил, потерся об одеяло, потом свернулся под боком. Эльга притянула его к себе. От кота пахло травой и сырой шерстью.

– Ты где был? – спросила она его.

Рыцек не ответил, лишь приоткрыл один глаз, который зажегся во тьме, словно маленький, серо-голубой фонарик.

– Я, кажется, изменилась, – сказала Эльга. – Ты не чувствуешь?

Кот уютно, раскатисто заурчал. Эльга погладила его, выловив из шерсти едва не проскочивший между пальцами влажный вересковый стебелек.

Эх, одиночество.

– Это ты из города, что ли, выбирался? – спросила кота Эльга. – Вереск, знаешь, не везде растет. А здесь и вовсе в одном месте всего лишь.

Рыцек зевнул. Ему было неинтересно.

– Тогда о чем с тобой говорить? – спросила Эльга. – Не о тезке же о твоем. Нет, давай о мастерстве, как в начале?

Где-то в глубине дома скрипнули полы.

Кот насторожился, приподнял голову и вывернулся из-под руки. Легкий соскок на пол – и он пропал, ушел исследовать звук.

– Ну и ладно, – обиженно сказала в темноту Эльга. – Вот знаешь, кошачьим грандалем тебе ни за что не стать. Почему? – спросишь. А очень просто. Ты в людях не разбираешься, да. А у них, между прочим, проблеск!

Перевернувшись на живот, она долго теребила вересковый стебелек, выщипывала мелкие листики. Надо понять. Букет ведь не просто так сложился. Руки руками, но как без головы? Что-то же было в голове, мыслилось. А если у меня случайно получилось? А завтра – раз! – и не получится? Не очень-то будет приятно.

Эльга повернулась на бок и уснула.

Утром Унисса объявила, что букеты сегодня они будут делать вдвоем. Эльга набивает основу, мастер же занимается тонкой работой, если, конечно, у нее хватит сил. А если не хватит, ученице придется самой глядеть во второй слой.