Но матери ли такое слушать?

Она натопила воды и вымыла его. Сам он ничего не делал, но и не сопротивлялся, не гнал. После опять лег, уставился в потолок.

Она ему:

– Чего ты там видишь? Нет там ничего. Доски да щели.

А что слова? Он или глаза закроет, или к окну голову повернет. Не дашь ему в руки миску, так и лежит без еды. Может, и безразлично ему все, а у нее сердце кровью обливается. Нельзя ведь так, нельзя!

Это же живой человек сам себя хоронит!

А тут весна. Матушка-Утроба в силу пошла. Надо в поле, надо в хлев, надо в прядильную мастерскую. Оставляешь сына одного и думаешь, что вернешься к вечеру, а его и нет, к реке пошел да утоп.

– Понятно, – кивнула Унисса.

Они перебрались через дряхлый мосток и по скрипучему дощатому тротуару вышли к низенькому, но крепкому дому. Крыша из дранки, труба из обожженной глины. Наличники на окнах крашены давно, но желтеют издалека. В глубине двора – хозяйственный сарай, хлев, загон из жердей.

– Сюда.

Вслед за хозяйкой Унисса и Эльга направились по тропинке мимо смородиновых, робко-зеленых кустов. С близких грядок любопытно выглядывали ростки – кто идет? Слышалось взмекиванье козы и дребезжание колокольчика.

– Сюда.

Женщина поднялась на крыльцо и отворила низкую дверь.

В доме было чисто и светло. Пахло свежим хлебом. Метелки из пшеничных колосьев и вербы висели в углах. Половичок в центре, стол, черное квадратное горнило печи. У дальней стены стояла кровать. Сноп света из окна косо падал на лоскутное одеяло.

– Вот и я, сынок.

Женщина шагнула вперед, закрывая собой Эльгу.

Одеяло осталось неподвижным, но там, куда солнечный свет не доставал, складки выдали поворот невидимой головы.

– К нам сегодня мастер листьев зашла…

Шивван резко сел.

– Зачем? – прохрипел он и поднялся, кутаясь в одеяло. – Кто с ней?

– Это всего лишь ученица, – опасливо сказала женщина, спиной оттесняя Эльгу. – Ты ее даже не увидишь.

Шаг, еще шаг назад. Эльга отступала, пока не оказалась прижата к двери. Лопатки больно стукнули о дерево.

– Не надо мне мастеров!

Шивван двинулся на женщин.

Он был крупный, плечистый, выше Рыцека и косматый. Эльге, выглянувшей из-за плеча Геттер Моэн, он показался зверем, вставшим на задние лапы.

– Пусть идут вон!

Шагнув, он задел бедром стол. Ножки стола со скрипом сдвинулись, в проход выскочил стул, и на следующем шаге Шивван ударил в него ногой.

– Вон!

Отлетев к печи, стул упал.

Присмотревшись, Эльга заметила, что глаза Шиввана крепко зажмурены – он гнал непрошеных гостей вслепую.

– Стой! – окрикнула его Унисса, одновременно выдернув вбок, к лавке в углу, ученицу.

Но Шивван не остановился. Он вытянул руку и угрожающе растопырил пальцы. Одеяло заскользило по краю стола.

– Проваливайте!

Впрочем, последний шаг ему не удался – с ладони мастера прямо в зажмуренное лицо полетела горка мелкой лиственной крошки.

Пыф-ф!

Шивван тряхнул головой, как сбитый с толку незнакомым запахом зверь.

– Что это?

– Листья, – ответила Унисса. – Я – мастер листьев. Я сделаю портрет твоей Свии.

– Вы не сможете, – глухо и как-то обреченно произнес Шивван.

– Увидишь.

Помедлив, он опустил руку.

– Я забываю ее, – с горечью признался он, помолчав. – Только глаза помню, зеленые, и улыбку. Этого мало, наверное?

– Я буду набивать букет не с твоих слов.

– Как же тогда?

– Очень просто, – сказала Унисса. – Ты ложишься обратно и просто думаешь о ней. А я прочитаю ее образ в твоем сердце.

– Так бывает?

– Бывает, сынок, бывает, – заверила его мать. – Это настоящий мастер.

Шивван ссутулился и развернулся.

– Хорошо. Я поверю.

Босыми ногами он прошлепал к кровати. Стул снова пострадал.

– Это повесьте себе. – Унисса достала набитый в доме букет.

– Ох.

Геттер Моэн застыла, разглядывая себя, расцвеченную молодыми березовыми листьями. Для нее, казалось, перестали существовать и Эльга, и Унисса, и даже сын. Наверное, она даже не смогла бы сказать, где сейчас находится. Взгляд ее медленно путешествовал по светлым лиственным переборам.

– И принесите молока, – сказала Унисса.

– Что? – очнулась женщина.

– Моей ученице – молока, а мне – какой-нибудь настойки. У вас есть рябиновая?

– Сливовая.

– Годится, – кивнула Унисса.

Женщина унесла букет, потом вернулась, выставила на стол две кружки и пропала за печью в темноте проема, ведущего вглубь дома.

Эльга из угла наблюдала, как Шивван с шумом укладывается, как неуверенно расправляет и мнет одеяло, как тени сомнения ломают его лицо. Глаза его были все еще зажмурены.

– А вы точно сделаете? – приподнял голову он.

– Да, – сказала Унисса. – Моя ученица будет сидеть за доской, ты ее не увидишь. Но она мне нужна.

– Я не смотрю.

– Ну и хорошо. Я подсяду к тебе?

– Как хотите.

Шивван сложил руки на груди, потом вытянул их вдоль тела. Пальцы сжались в кулаки. Унисса подняла опрокинутый стул и подошла с ним к кровати. Выложила доску из сумки, опустила на пол сак. Мгновение смотрела на Шиввана, словно примечая что-то.

– Эльга.

– Да, мастер Мару, – отозвалась Эльга.

– Тебе видно оттуда?

– Не совсем.

– Сядь за стол. Она сядет за стол? – спросила Унисса у Шиввана.

Тот раздул ноздри.

– Хорошо, – сказал он. – Только пусть молчит. Голос… Не хочу слышать голос.

– Что ж, – Унисса подняла доску и поставила ее на колено, – тогда я приступаю.

Первые листья зашелестели по дереву.

Появилась Геттер. На столе возникли кувшин и небольшая глиняная бутыль. С хлопком вышла восковая затычка.

Унисса, остановив руку, слушала, как льется настойка.

– Вот, госпожа мастер.

– Не в руки, на стул, – сказала Унисса.

– Да-да.

Новый стул встал рядом с мастером.

Унисса пригубила из кружки, кивнула, одобряя напиток, бросила взгляд на Эльгу, устраивающуюся на лавке.