Почему? Потому что проблеск. Пора.

– И никаких «но».

Они позавтракали вареными яйцами и кровяной колбасой. Унисса выпила вина с медом. Эльга – кружку молока. Взгляд ее то и дело скользил к окну. Она с замиранием ожидала, когда появится первый посетитель. Даже живот начало крутить.

Унисса поставила марбетту, выбрала доску.

Появился Рыцек, по-хозяйски покрутился в ногах, но от предложенной колбасы отвернул морду, показывая, что и без нее сыт.

– Эльга, – позвала Унисса, ставя свой стул позади стула, предназначенного для ученицы, – садись.

– Уже?

– Да.

Доска желтела пятнышками подсохшей смолы. Линии древесных колец вздымались, закручивались в грозовые волны.

– А ты куда? – Унисса шуганула с лавки кота, осторожно подбиравшегося к саку с листьями. – Ну-ка, брысь!

Рыцек обиженно мявкнул.

Неожиданно стукнула дверца рядом с воротами, и Эльга обмерла на стуле, боясь пошевелиться. Все, конец! А я ничего, я никак. Я не умею! – зазвенело внутри нее.

Прошлепали к дому по влажной дорожке мягкие, осторожные шаги.

– Хозяйка! Госпожа мастер!

Круглое лицо прильнуло к стеклу. Две большие ноздри, маленькие глаза, пунцовые щеки, волосы, зачесанные с низкого лба направо и налево, к ушам.

Прочь! Каким листиком бы кинуть?

– Можно к вам?

Эльга испуганно моргнула.

– Заходите, – сказала Унисса.

Лицо раздвинуло губы в улыбке и пропало. Ах, если бы насовсем!

– Сюда.

Мастер открыла гостю и приняла у него накидку.

– Меня зовут Деодор Кеммих, – повернулся он.

– Замечательно.

– Мне нужен букет.

– Мы немедленно этим займемся.

Унисса подвела гостя к лавке у окна.

Деодор оказался упитанным, самоуверенным мужчиной. На нем были зауженные к лодыжкам штаны и пышная свитка, собирающаяся складками на животе.

– Вам удобно? – спросила Унииса.

– Да.

Опустившийся на лавку Деодор закинул руку на подоконник и приподнял подбородок.

– Меня можно вот так и изобразить, – сказал он. – Мужественным, слегка холодным, глядящим вдаль.

– Вы же знаете, что мастер листьев не делает простые букеты, – напомнила Унисса.

– А как же! Мне рассказывали, – согласился Деодор. – Я хочу, чтобы женщины сходили по мне с ума.

Мастер улыбнулась.

– Кажется, вы и так не обделены женским вниманием.

Мужчина важно кивнул.

– Это да.

– Так зачем вам еще?

– Ну, это уж, наверное, не ваше дело.

– Вот как? – прищурилась Унисса. – Значит, моим делом будет отказать вам.

– Ну зачем же сразу… – Деодор пожевал губами и произнес, понизив голос: – Это останется между нами?

– И моей ученицей, – добавила Унисса.

– А где… Ох! – Деодор, побледнев, запоздало обратил внимание на Эльгу, съежившуюся за марбеттой. – Она с вами? – показал пальцем он.

– Разумеется. Эльга, выгляни.

– Да, мастер Мару.

Эльга отклонилась в сторону.

– Здрасьте.

Локоть Деодора слетел с подоконника, а ладонь прижалась к свитке в районе груди.

– Ка… Какой нежный цветок. Я однозначно сражен. В самое сердце. Какая невинность! Какая чистота!

Глаза гостя сделались маслеными, на лбу проступили бисеринки пота.

– Она будет набивать ваш букет, – сказала Унисса.

– Да-а? – Деодор только что не облизнулся. – Я с превеликим удовольствием… Подождите, я несколько не так сижу.

Он, поерзав, принял торжественную позу – упер руку в бок, вобрал живот и выпятил грудь. Рыцек, объявившийся рядом, был вежливо отодвинут носком башмака.

– Так лучше?

– Да. Только вы так и не обмолвились о причине вашего желания.

– Ах, мое желание!

Деодор принужденно рассмеялся.

– Я боюсь, ваша ученица воспримет меня как человека, полного низких страстей.

– Не бойтесь.

– Кхм, кхм. В целом мне, конечно, хочется искренности в отношениях. Искренности и легкости. И восхищения. Чтобы я был всем, всем, речкой, травкой, небом. Вот чтобы любая посмотрела на букет – и отдалась.

– Понятно, – сказала Унисса.

– Это возможно? – с надеждой посмотрел Деодор.

– Пожалуй, нам понадобится несколько попыток, – раздумчиво сказала мастер. – Это займет часов пять.

– Я не тороплюсь, – заверил ее гость, промокая лоб платком. – Тем более если ваша ученица сядет ко мне немного боком.

– А по-моему, так, как она сидит сейчас, даже лучше, – сказала Унисса. – Всегда есть возможность дофантазировать, дорисовать в уме, что не видно. Что там, за марбеттой? Ведь всякое может быть.

У Деодора вдобавок к пунцовым щекам густо покраснела шея.

– Вы правы, – сказал он и теперь уже облизнулся по-настоящему. – Мне уже не терпится получить букет.

Унисса, подобрав ногу, уселась на стул у Эльги за спиной.

– Что ж, ученица, начинай.

Букет не пошел сразу.

Руки дрожали. Печать покусывала кожу. Деодор – репейник, малина и липа – непременно встречал ее взгляд сладкой, липкой улыбкой, от которой так и хотелось расплеваться и передернуть плечами.

На доске тоже все липло – листья к листьям и к подушечкам пальцев. Рисунок скакал и ломался. Букетное лицо Деодора оплывало, становясь жидкой кашицей. Сколько липой ни корми – все не впрок.

Унисса следила молча.

Это молчание действовало на Эльгу сильнее, чем если бы мастер ее поправляла, и она то пережимала листья, то резала ногтем лишнее. Видимо, все было безнадежно, раз не стоило и одного слова.

Пальцы выбивали тревожные звуки. Не размеренное «тум-тум», а безумное «тум-бам-фыр-р-бом-бам». Листья ссорились еще в воздухе. Репейник грыз липу, липа душила малину. Малина брызгала кровью.

– Деодор, не хотите чаю? – спросила вдруг Унисса.

– С удовольствием! – сказал Деодор. – Я получаюсь?

– Пока рано говорить.

Деодор вытянул шею.

– А я могу посмотреть?

– Нет. Вам лучше не двигаться.

– Почему?

– Незримая связь, – значительно сказала Унисса.

– Понима-аю.