Но у меня не было никакого желания углубляться в эту тему. Когда с белыми людьми заводишь разговор о расовых делах, они или смущаются и начинают обижаться, или пытаются объяснить, почему ты понял их неправильно; или хотят, чтобы ты бросил все и провел для них семинар по политкорректности. Короче, это очень утомительно.

Еще я пытался не думать об Эш. Но это у меня плохо получалось.

При этом какая-то часть меня рассуждала: Уэс. Вот симпатичная девчонка, которой ты нравишься и которая спасла тебя от смертельного приступа паники. И ей просто хочется развлечься.

Через некоторое время я расслабился и тоже решил просто развлечься.

Я начал массировать ей плечи. Потом шею и спину. Чтобы процесс стал более увлекательным, сопровождал свой массаж негромкими инопланетными звуками, например буойп, буууууииииууУИТ и энт энт энт энт. Она смеялась, но уже не так загадочно, как раньше. А потом повернулась, внимательно посмотрела на меня и поцеловала. Мы стали обниматься и целоваться, Кори и девчонка, игравшая на кандомбе, тоже обнимались и целовались, и все, кроме нас с Шайенн и Кори с девчонкой, демонстративно вышли из джакузи и переместились в другое место. У Шайенн не совсем приятно пахло изо рта, и вкус тоже был довольно неприятный, но это не вызывало у меня дискомфорта или отвращения и чем-то напоминало то, как пахнут домашние животные. Когда мы прижимались друг к другу, наша кожа чмокала, как резина. Мы обнимались и дурачились – постукивали друг друга по лицу, издавали различные звуки и дули друг другу на кожу, вызывая необычные новые ощущения.

Солнце село, комаров стало больше, и мы решили пойти в дом. Поели веганских блинчиков с йогуртом и зачем-то покурили еще травы, потом немного поджемили с какими-то чуваками, только я играл не на басу, а на совершенно незнакомых мне ударных инструментах. Она тоже играла на ударных, и, если честно, играли мы довольно хреново, то и дело прерывались и снова начинали целоваться. Губы у меня пересохли и покраснели, но мне было все равно. Потом она встала, взяла меня за руку, и я поднялся. Мы пошли куда-то, и я понял, что мы ищем место, чтобы заняться сексом. Тут-то мое сердце и заколотилось как бешеное, и я подумал: так вот, значит, как все бывает.

Мы ходили по дому в поисках уединенного места, но, куда бы ни пошли, везде были Притчарды. Они лежали на подушках, ели, пили, курили, играли на музыкальных инструментах, игнорировали нас или хитро улыбались, что мне лично совсем не нравилось. Я не хотел, чтобы они в этом участвовали. Предложил Шайенн пойти в студию – может, там нас никто не найдет? Но она ответила, что туда все время приходят записываться, в любое время дня и ночи, и мы пошли дальше. А я все время думал: сейчас это произойдет, вот где и когда это произойдет, с ней, сейчас, и пытался не паниковать, но сердце колотилось как бешеное.

А потом мы завернули за угол и увидели Эш. Та сидела по-турецки на маленькой подушечке, склонившись над выключенной гитарой, и усердно репетировала. Взглянув на нее, я сразу понял, что у них с Куки ничего не было и не будет и что я идиот, раз подумал, будто у них что-то намечалось. Эш подняла голову и посмотрела на нас. Мне, конечно, хотелось, чтобы она расстроилась, приревновала и рассердилась, но я знал, что этого не будет. И оказался прав. Она просто загадочно улыбнулась нам краешком губ, а потом снова начала играть. А мы прошли мимо.

Мы шли и шли и больше никого не встречали. Наконец очутились в каком-то темном и тихом углу, Шайенн положила руки мне на плечи и потянула вниз, на пол, а я подумал: ну вот, случилось. И это случилось. Она уложила меня на спину, стянула трусы, и я снял их и оказался совершенно голым, вот только эрекции как не бывало. Она села на меня, сняла кофточку, и ее груди выпрыгнули наружу; я услышал их раньше, чем увидел. Она потянулась и аккуратно взяла мой мягкий член в руку, и вскоре я не мог думать больше ни о чем; возбудился, а она убрала руку, и я услышал, как шуршит открываемый пакетик, почувствовал, как она надевает на мой член прохладную резинку, и та плотно натягивается, как усадочная пленка. Чувствовал ее ногти через пластик; они были как клешни крабика, семенящего вниз по моему члену. Потом она чуть приподнялась, сдвинула трусики и задышала чаще, открыла рот, и на меня пахнуло веганскими блинчиками и мокрой собакой, ее глаза потемнели, и я почему-то увидел их совершенно отчетливо. Ее волосы слиплись от хлорки и кололи мое лицо, как солома. Как только я оказался у нее внутри, я кончил. Секунда в секунду.

Черт, выпалил я и свернулся вокруг нее улиткой, а потом кончил еще раз сто, и все время повторял: черт, черт, черт, черт, черт. А она сказала: ш-ш-ш-ш, снова уложила меня на спину и легла сверху. Так все и произошло.

– Черт.

– В чем дело?

– Черт.

– Ш-ш-ш.

– Мне просто неудобно, что я кончил. Так сразу.

– Ничего страшного.

– Почему?

– Потому что в следующий раз будет лучше.

И через двадцать минут я убедился, что она права, а потом, через час, после того как мы, словно дураки, выкурили еще косячок, я опять в этом убедился вплоть до того, что у меня заболел живот, и нам пришлось сделать перерыв. В конце концов в ходе следующего перерыва мы решили, что, наверное, хватит, и на этот раз я уснул, даже не закончив дело.

Я проснулся от звуков Sailor`s Horhpipe[37].

Музыка доносилась из-за двери. Кто-то играл на блок-флейте.

Поскольку мозг мой плавал в густом тумане, потребовалось не меньше минуты напряженной мыслительной деятельности, чтобы понять две вещи.

При свете дня я обнаружил, что мы с Шайенн занимались сексом и спали прямо посреди комнаты на полу. Ночью она оделась. Я – нет. Я был голый.

Где-то рядом раздался звук смываемого унитаза.

Потом открылась дверь. Из нее вышел кудрявый флейтист.

Я, как насекомое, забился в угол и прикрыл член руками. Флейтист хитро подмигнул мне и продолжил играть. Шайенн перевернулась и раздраженно что-то пробормотала. Я нагнулся, взял трусы и попытался надеть их, по возможности не сверкая причиндалами. В какой-то момент флейтист понял, что его присутствие не забавляет нас, а вызывает желание провалиться сквозь землю от ужасного позора, и вышел. Шайенн снова попыталась уснуть. Я остался один. Мысли проносились со скоростью примерно две в минуту, и одной из них был демонический утробный звук, который Кори издавал тогда в машине.

Чтобы найти остальные мои шмотки, ушел примерно час. За час я успел осознать всю глубину своего позора. Дело в том, что я всю ночь проспал голым на пороге двери в комнату, которая оказалась довольно популярной общей уборной.