— Помедленнее! Мы же не на чемпионате, просто развлекаемся.

— Пап, я не сильно бросаю! — ответил Коннелл.

Но Эйлин видела — он бросает в полную силу. Хотя Эду пока удавалось принимать все подачи, он смотрел на летящие к нему мячи почти со страхом.

— Помедленней! — повторил Эд более резким тоном.

— А что? Не поймаешь?

Коннелл так размахнулся, что Эд отступил в сторону, пропуская мимо себя мяч, мчавшийся на него, точно сжатый кулак. С упреком глянув на сына, он отправился подбирать мяч.

— Прекрати! — сказала Эйлин, как только Эд отошел подальше. — Папа сказал: бросай не сильно.

— Да я вполсилы бросаю!

— Делай, как папа говорит!

— Ладно тебе, мам.

Тут вернулся Эд — скорее растерянный, а не сердитый. Беспощадная логика подростка поставила его в ситуацию естественного отбора. Поколебавшись, он бросил Коннеллу мяч — тот поймал его в прыжке.

Мяч не успел еще вылететь из руки Коннелла, а Эйлин уже заметила ярость, затаившуюся в теле мальчика подобно сжатой пружине. Поразителен момент физического превращения мальчика в мужчину. Эта неумолимая жажда вырваться вперед, смести с дороги предыдущее поколение и расчистить место новому. Величественно и в то же время жутко. Ее мужчины сойдутся в поединке, и ни тот ни другой не выйдет из этой схватки без потерь.

Может, Коннелл все еще злился из-за того, как отец наорал на него в машине. Может, его раздражало, что отцу сложно отражать его удары. Может, дело в том, что Эд проигрывал по сравнению с другими отцами. Он не просто старше, он еще и старомоден — однако бейсбол всегда объединял их с сыном. Возможно, Коннелл не вынес, что возрастные перемены затронули и этот их общий ритуал. Какая бы ни была причина, он вложил всю свою злость в очередной бросок. Эйлин тихонько ахнула.

Мяч несся с такой скоростью, что Эд застыл, даже не пытаясь уйти с траектории. Время словно замедлилось, и Эйлин вдруг поняла, что у ее мужа с недавних пор возникли проблемы с моторикой. Его рука не поспевала за командами мозга. Даже на расстоянии было видно, как у него расширились глаза. Мяч врезался Эду прямо в грудь. Эд пошатнулся и упал — сперва на задницу, а потом растянулся плашмя.

Эйлин, вскрикнув, бросилась к нему. Коннелл тоже. Пока она добежала, мальчик уже стоял на коленях рядом с Эдом и что-то ему говорил. Эйлин оттолкнула сына в сторону. Эд держался за грудь, как будто ему стало плохо с сердцем. Коннелл сбивчиво извинялся и тянулся поближе к Эду. Эйлин снова его оттолкнула. Тут Эд ее саму отстранил и приподнялся на локтях:

— Прекратите, у меня все в норме! Дайте встать.

Он встал, а Эйлин замахнулась на Коннелла, да так и застыла с поднятой рукой. Все трое словно окаменели скульптурным барельефом. Рука Эйлин чуть вздрагивала. Коннелл, кажется, тоже дрожал в ожидании удара. Эйлин отвесила сыну пощечину.

— Мальчик просто еще не знает своей силы. — Эд мягко перехватил ее зудящую от удара ладонь.

Потом он подобрал мячик с земли.

— Идем, продолжим игру!

— Давайте лучше посидим, — прошептала Эйлин.

— Мы не доиграли.

— Можно и не доигрывать, — сказал Коннелл, обращаясь только к Эду. На Эйлин он не смотрел.

— Всего несколько бросков осталось.

— Эд! — взмолилась Эйлин.

Она могла себе представить несколько вариантов развития событий, и от каждого становилось дурно.

— Ты садись, посиди. — Он хлопнул по своей перчатке. — Коннелл, давай!

Коннелл нехотя поплелся на исходную позицию. Эд бросил ему мяч. Коннелл вернул подачу.

— Жестче! — велел Эд.

Коннелл снова бросил вполсилы.

— Жестче! — заорал Эд. — Давай, от души!

Вечером, лежа в постели, Эйлин увидела на груди Эда, в вырезе майки, отметину от бейсбольного мяча. Провела по ней рукой. Эд взял ее запястье, поднял его как-то странно — вертикально вверх, словно крышку от масленки, — и отвел в сторону.

Оба молчали, лежа на спине и вытянув руки по швам, точно мумии, не соприкасаясь ни единым дюймом. У Эйлин рука все еще как будто мелко дрожала после той пощечины.

Как бы они ни спорили, даже ссорились, спальни это никогда не касалось. Здесь Эйлин могла высказать то, что ей больше нигде не удавалось выразить. Медсестры из ее отделения очень бы удивились, увидев, как она сворачивается в клубочек под боком у мужа. Она понимала, что старомодна в своей привычке всегда ждать, когда он сделает первый шаг. Правда, Эд всегда его делал без колебаний. Прикосновение — надежная, прочная скала в предательской трясине слов.

— Я должна признаться, — начала Эйлин. — Вчера я сказала, что пойду к Синди, а на самом деле ездила смотреть дома.

Эд, сердито покосившись на нее, закрыл глаза, будто спит.

— Не понимаю, что ты так зациклилась на переезде, — проговорил он. — Мне и здесь хорошо.

— Да что ты говоришь? Ты вообще не «здесь». Целыми днями лежишь на диване, уши наушниками заткнешь — и считай, что в камеру сенсорной депривации залез. Не слышишь, как машины на улице гудят и магнитолы надрываются. За продуктами в магазин я хожу — тебе не нужно толкаться в супермаркете и объясняться с девчонками на кассе, которые ни слова не понимают по-английски. Ты не женщина, можешь не бояться ходить по улицам, когда стемнеет.

— Время сейчас неподходящее для переезда.

— Самое подходящее! Коннелл окончил школу. Мало мы мучились в этой кошмарной дыре?

— Господи! — Эд резко раскрыл глаза. — Что с тобой такое?

— До сих пор я как-то терпела, а сейчас все это на меня так давит, что голова вот-вот лопнет.

— Я тут собрался привести себя в порядок. Отдохнуть, набраться сил, — заговорил Эд, словно все это время думал совсем о другом. — В последнее время меня тревожит, что я столько всего не успел в своей жизни. Эта стопка пластинок не давала мне покоя. И я решил — надо что-то делать, пусть даже это не понравится вам с Коннеллом и стадам твоих щебечущих подружек.

Да как он смеет еще говорить о ее подругах! Она им ни словом не обмолвилась о его закидонах — боялась услышать их комментарии.

— Пора хоть немного пожить для себя, — изрек Эд.

Эйлин должна бы рассердиться. «Пожить для себя»? А как же все то, чем она пожертвовала, чтобы он смог доучиться? Но речь Эда звучала как-то заученно. Фальшивая нота дребезжала, словно гнилой зуб, шатающийся в десне. Кажется, Эд сам себе не верит?

— Я не могу вечно так жить, — сказала Эйлин.

— Скоро лето. У меня будет больше свободного времени, смогу заняться ремонтом. У меня куча планов. Переоборудую гараж, можно даже заново покрасить дом.

— А можешь ты вернуть наших прежних соседей? И шум на улицах прекратить? — Эйлин зло усмехнулась. — В смысле, для нас. Ты-то от шума прекрасно сумел отгородиться! Можешь ты нам дать нормальный газон перед домом?