– Кстати, где он?

– Что?..

Сердце колет тревогой, и я, конечно, просто тяну время тупыми вопросами. Не люблю врать близким. Но и сказать, как есть, не могу. Вдруг он так меня и не вспомнит? Вдруг уйдёт? Даже если не на улицу, а просто решит жить отдельно. Лучше подожду, пока ситуация определится, и тогда уже сообщу им всё полностью.

– Твой ахуенный парень. Ради кого я наряжалась. Вот, джинсы новые… – сеструха шлёпает себя по заднице.

– А, извини, что не сказал. У него там штабной проект. Надолго. Спасение мутантов – дело рук самих мутантов.

В общем-то я даже и не соврал. Всего лишь не договорил до конца.

– Расскажи! – Берт распахивает глаза в восторге. – Где кого спасает?

Делаю серьёзную физиономию и веско изрекаю:

– Операция секретная. Очень важная. Могу сказать только, что не у нас, – я тычу пальцем в потолок.

Она ставит на стол две чашки кофе, сев, подпирает щёку ладонью и мечтательно закатывает глаза.

– Мой герой…

В груди мгновенно разливается смесь обжигающей ярости и до боли сжимающей ревности, и я тороплюсь спрятать их, затолкать поглубже, чтобы Берт не заметила. Я, конечно, её люблю и всё такое, но сейчас, в текущих условиях, любая мелочь режет по живому. Мало ли… Вдруг Ру так и не вспомнит меня, но решит завести роман с Берт – она так явно им восхищается… Нет, о таком даже думать нельзя, это был бы тотальный пиздец, поэтому я тороплюсь сменить тему:

– Кстати, а что там твой краш-байкер?

Отпиваю кофе. М-м, а ведь вкусно… Лучше, чем моя, первая, порция. Как она это сделала?

– Ну… – сестра пренебрежительно кривится. – Мы решили сделать перерыв. Я решила. И вообще, не думаю, что из этого что-нибудь получится. Я хочу наверх, к звёздам, а ему лишь бы в бар скататься и с парнями в гараже посидеть.

Берт с детства фанатела по нашей горе. Когда отмечали пятилетие, папа испёк торт – свечки, гости, все дела, – а она громко так выдала: «Хочу залезть на вершину Коронады!» и задула. Родители были не особенно рады такому повороту – всё-таки высочайшая точка Южной Месы, не хухры-мухры, – но решили, что это случайная прихоть, которая вскоре забудется. Ан нет. В конце концов Берт действительно туда залезла – прямо по этой отвесной скале над нашим домом. Теперь мечтает о следующей вершине, а может, где-то уже и была, я мог пропустить. С такими делами вообще неясно, что она нашла в том кабане.

– Жаль слышать.

Она фыркает.

– О чём жалеть-то? Парней вокруг хватает.

– Но не каждый полезет к звёздам.

– Это да, – она надламывает пирог и принюхивается к начинке. – Но вернёмся к тебе. Значит, ты хочешь обустроить гнёздышко к тому моменту, как Эрик вернётся со звёзд.

– Да. К тому моменту, как вернётся.

Наверное, в голосе всё же что-то мелькает, потому что Берт накрывает мою ладонь своей.

– Давно уехал?

Киваю, не отрывая взгляда от чашки, и она сжимает мои пальцы.

– Всё будет нормально. Он справится.

Я в ответ глажу её руку и даже нахожу силы улыбнуться.

– Справится, конечно. А мне пока остаётся вступить в клуб домохозяек и коротать время, выбирая скатерть.

– Главное – купить новое постельное бельё, – выдаёт Берт авторитетно. – Так мама говорила.

– Не хочу даже думать, к чему она это говорила, но без проблем. Гулять так гулять!

28.

За полотенцами попёрлись аж в Эссенбург, сеструха заявила, что хочет пройтись по столичным магазинам.

Народу – полвагона, мутантов лишь пара человек. Ну, и мы. Пообнимались с Берт, а дальше она уткнулась в браслет и всю дорогу с кем-то переписывалась. Новый «краш»?

А я сел пялиться в окно. Конечно, есть книжка, но хочется отдохнуть от неё и бесконечного чтения «Мальтийского сокола». Давненько я не ездил в столицу, тем более на поезде. Чем дальше на север, тем пейзаж становится менее зелёным, здесь листья ещё только распускаются. Да и погода так себе: редкие поначалу облака сбиваются в кучи, пару раз дождь моросил по стеклу. Как люди тут живут, в холодине этой?

Хорошо хоть в Эссенбурге дождя не предвидится: облака высокие, светло-серые. Зато на выходе из вагона меня обдало таким пронизывающим ветром – очень гостеприимно, дорогая столица, спасибо, – что я сразу оценил предусмотрительность Берт, которая достала из рюкзака кофту и застегнулась под горло. А у меня – лишь футболка. Да и чёрт с ним, не помру, но где это видана такая середина мая?!

Берт почему-то не торопится покинуть перрон: еле ползёт, крутит головой по сторонам, а затем и вовсе дёргает меня за руку, чтобы остановить.

– Подожди здесь, – указывает на скамейку. – Я скоро. Надеюсь.

«Скоро» затянулось так, что у меня руки гусиной кожей пошли, все волоски до единого дыбом встали. Ну почему женщины не умеют ходить в туалет оперативно? Скамейка низкая, ощущение словно на земле сидишь, колени выше ушей. Ещё и народ шляется по перрону туда-сюда, цепляясь сумками за мои ноги и строя осуждающие морды, – как будто я обязан складываться на манер подзорной трубы. Да, хоббиты, вот такой я высокий, нехрен завидовать.

Очередной поезд, с запада. Перрон наполняют люди, я пытаюсь поджать ноги ещё больше, уже чуть ли не коленями назад согнуть, как вдруг среди толпы наконец-то замечаю Берт, а рядом с ней… Владу!

– Я не понял, вы в сортире, что ли, случайно пересеклись?

– Чё? – Берт смотрит укоризненно. – С чего ты взял?

– Ну, я думал, ты там. Где ещё можно торчать три часа?

Она фыркает, а мы с Владой тем временем обнимаемся.

– Отлично выглядишь! Очень… – киваю для убедительности, – прям да.

Оглядываю старшую сестру. Изящная такая, в сером брючном костюме, волосы уложены, духами пахнет. Тёмно-синий платок на шее завязан каким-то хитрым узлом – похож на крепежи в нашей вертушке. Небось, дома скучно сидеть, вот и нарядилась, как на праздник, сияет вся. Да и мне хочется улыбаться, глядя на неё. Молодец Берт! Вдвойне молодец, что не притащила Розамунду.

– Ну вы даёте, конечно! Решили включить меня в секретный женский клуб? Если что, в примерочную с вами не полезу.

– Да ты вообще туда поместишься, – Берт со всей дури хлопает меня по заднице. – Жопу-то наел!

– Где?! Какие штаны носил, такие и ношу.

– Значит, померещилось. А ты уж сразу разволновался – не поправился ли? А то Эрик разлюбит…

– Очень смешно!

Влада строит Берт осуждающую физиономию, и та неожиданно становится серьёзной.