вспомнит, а не попросит одолжить ему кровать для оргии с толпой баб. Или мужиков. Или баб и мужиков, но только без меня. Блядь.

Далее. Коробка с железной дорогой, стоящая у его шкафа. Оставить или спрятать? Хотя вряд ли он решит, что это я ему купил, – мы ведь раньше подарков друг другу не дарили. А если прямо спросит, то скажу, что он сам заказал. Доставка задержалась, привезли после его отъезда, так что я получил и поставил в его комнате.

Разглядываю коробку. А ведь классная. И ощущение приятное – сделать что-то для Эйруина. Почему я раньше не догадался насчёт подарков? Может, потому что их обычно дарят на праздники, а мы ничего не отмечали. Но, в принципе, было бы неплохо. Например, день рождения. Думаю, в приюте было не до праздников, потом – тем более, а сейчас мы не отмечаем потому, что Ру не помнит точную дату. Я когда ему документы делал, то оставил «по умолчанию», первое января.

А что, если устроить нормальный праздник? Как положено: торт со свечками, гирлянды… Вот тут на стене и гвоздь есть, протяну флажки до окна. Безусловно, Ру будет кукситься, ну и что? В крайнем случае сам за него желание загадаю, хорошее какое-нибудь, и свечи задую. Нужно же учить человека нормальной жизни, раз он её не видел.

***

На следующий день в больницу я не пошёл. И звонить не стал. Это бы выглядело странно – с какой стати я так прыгаю вокруг сослуживца? Ладно ещё была договорённость с доктором читать вслух, когда Ру был в тяжёлом состоянии, но теперь всё в порядке, повода навещать каждый день нет.

Конечно, я обещал, что приду… Ну, когда смогу. Вчера меня не пустили, а сегодня много работы. Может, и завтра тоже будет. Я вообще очень занятой человек, у меня полно дел, кроме как сидеть с убитой мордой над своим лейтенантом и блеять: «А ты точно меня не помнишь? А вот так, в профиль?». Хотя если верить врачу, то Эйруин уже и забыл, что звал меня.

Самое хреновое – я не знаю, как с ним разговаривать. Не могу же я высыпать картинки про порево и вот это всё? Нужно начать с чего-то нейтрального. А если он и не вспомнит? Год, два. Вообще никогда. Ладно, что сейчас об этом думать. Пока что моя задача – подобрать образы, которые можно показать Ру.

Назавтра я пошёл сдавать кровь. Так и сказал медбрату у стойки. Даже не стал ни о чём спрашивать, подошёл и по-деловому так говорю: «Я пришёл сдать кровь для Эрика Смита из палаты 547. Это ещё актуально?». Он кивнул и указал в сторону лаборатории, а это значит, что Ру жив. Вот и замечательно, а остальное меня не должно волновать. Врачи поставят его на ноги, я всё равно ничем больше помочь не могу.

Темноволосая медсестра, Доротея, молчала, но поглядывала на меня с интересом. Неужто тоже втихаря мечтала о том, чтобы её укусил «опасный» мутант? Или, наоборот, охреневала от странных вкусов своей напарницы? Конечно, если та ей рассказала.

В следующий раз в лаборатории была Маргарита, которая на меня и не смотрела, и вообще была то ли недовольная, то ли хрен пойми какая. Я тоже не стал навязывать ей разговор. Она хотела, чтобы я её укусил, – я укусил, а если не понравилось, то пусть сама с этим разбирается. И вообще, я не обязан ей нравиться.

Однако через день, на последней процедуре, всё же спросил у Доротеи:

– У вашей напарницы всё нормально? Какая-то она…

Медсестра, сосредоточенно глядя на мою руку, которую протирала спиртом, ответила:

– У неё… Кхм, сложности в личной жизни. Всё время выбирает не тех.

И как это понимать? Ай, хрен с ними. Если что, сама скажет, я тут на загадки и шарады не подписывался, своих дел хватает.

Напоследок медсестра не отвернулась молча к своим пробиркам, как обычно, а неожиданно выдала:

– Надеюсь, к вашему сослуживцу вернётся память.

Я кивнул как можно равнодушнее:

– Да. Я тоже.

***

В общем, я решился спросить о состоянии Ру только через неделю. Конечно, я извёлся за это время! Но куда деваться, в любом случае пора привыкать, что наши отношения не будут прежними.

– Господин Смит идёт на поправку, – отвечает медсестра за белой стойкой. – Хотите навестить?

Растягиваю путь как могу, настраиваясь на уместное восприятие ситуации: я пришёл навестить сослуживца. Вспоминаю, как мы общались год назад, как раз накануне весеннего бала и нашего алкогольно-запутанного объяснения, – доброжелательно, вежливо, отстранённо. Ничего личного, только работа. Вот и сейчас нужно так же. Как всё изменилось за это время. Сегодня двадцать восьмое, через несколько дней снова бал. Я не больно сентиментальный, но в таких условиях даже хотелось бы отметить годовщину. А всё, уже отмечать нечего.

То ли от этого, то ли от чего другого, но протопал я в палату 547 чеканно, бухая ботинками словно по плацу.

«Добрый день. Вы выглядите лучше. Я рад».

Злоебучий серый аппарат пищит – я панически уставляюсь на него, – но тут же замолкает. Слава богам, а то не успел прийти, как тут же набежали бы медики и снова выперли меня в коридор.

Выждав – серая махина молчит, – перевожу взгляд на Ру, который смотрит в окно, словно меня здесь и нет. А вот я соскучился по нему. Как всё-таки хорошо, что его уже размотали от бинтов и прочего. Над левой бровью, где была вмятина, теперь рубец после операции. Нос ровный, челюсть на месте… В памяти невольно всплывает образ: его изувеченное лицо там, в яме с камнями, – и вдоль позвоночника сбегает холод. Ладно, хватит думать об этом, а то вдруг услышит. И хватит пялиться, он этого не любит.

Тоже смотрю на окно: небо облачное, зелёные верхушки деревьев пригибаются от ветра, то и дело пропадая из поля зрения. Всё же аккуратно прислушиваюсь к сознанию Ру – не прикасаясь напрямую, а стараясь уловить хоть отзвуки. Его ощущения: скука, равнодушие к окружающему, – снова переплетаются с чувством сонного опьянения. Обезболивающее.

Топчусь у двери палаты, как дурак. Уйти? Он явно не заинтересован в разговоре.

Нет, раз уж приехал, то попробую. Подхожу к окну и озираю окрестности. Ага, будто я ради этого сюда пришёл – проверить, вдруг там что-то новое появилось. Теперь уже всё цветёт: и деревья, и цветы на клумбах.

Кажется, что спиной чувствую его взгляд. В подтверждение этого в голове неторопливо всплывают образы без слов: