В самом деле, выгляжу, наверно, полным придурком. Разве что рот не открыл, глядя на нее. Но дело не в том, что меня зацепила именно она. Пусть хоть бы королевой красоты была, никогда бы не посмел позариться на женщину отца. Даже если между ними все давно умерло и быльем поросло. Просто… Сглатываю горьким ком, внезапно перекрывший горло.

Маша на нее похожа. Слишком похожа. Я смотрю и внезапно понимаю, что меня ждет. Пусть сменится в постели, в жизни десяток женщин. Да хоть сотня. Девчонку, пропитавшую мою кровь, забыть не получится.

– Это от неожиданности, – налепляю на лицо обязательную сейчас улыбку. – Вы – последний человек на земле, которого я ожидал увидеть в своем доме.

– Сомнительный комплимент, – она смеется теперь уже открыто. – Но ладно, давай все спишем на неожиданность. Я могу войти?

Гостеприимный из меня хозяин, нечего сказать. Запоздало киваю, отступая в сторону и пропуская ее в прихожую.

Когда она оказывается рядом, сердце делает кульбит и начинает бешено колотиться, грозя разлететься на части. У них разные парфюмы, но мне все равно кажется, что я чувствую Машин запах, любимый, родной, так безумно необходимый сейчас. И в просторном коридоре внезапно становится тесно. Где же эта девочка? И что здесь делает ее мать?

Людмила небрежно ведет плечами, сбрасывая куртку мне на руки. Это выходит как-то само собой: она скидывает – я ловлю. Сверлит меня оценивающим взглядом. С головы до ног.

– Всегда знала, что ты вырастешь именно таким.

– Каким? – тороплюсь уточнить почти сразу же, едва она умолкает. Впервые за долгие годы робею в присутствие женщины. И ее мнение почему-то для меня очень важно.

– Как твой отец… – улыбка тускнеет, а в глазах на мгновенье мелькает… грусть? боль?

Пока я размышляю об этом, Людмила успевает стать прежней.

– Покорителем, – она снова улыбается. – Даже нет, не так. – Мужчиной, которому хочется сдаться в плен. Добровольно. Ты женат? – и на мой отрицательный жест приподнимает бровь. – Не нашлось достойной?

Как раз наоборот… я вдруг вижу перед собой бездонные глаза. Почти такие же, как у этой женщины, только теплее. Роднее. Сладкие губы, опухшие от моих поцелуев. Я, кажется, впервые знаю, с кем бы хотел провести жизнь. Просыпаться по утрам, завести детей, стареть вместе… Только вот это как раз и невозможно.

Отвожу глаза, опасаясь, что Людмила угадает, что-то почувствует. Нельзя такое допустить, ни за что на свете.

– Не сложилось, – бурчу не слишком любезно. По правилам хорошего тона она должна сменить тему. Да, когда-то я был ее пасынком, но это не дает права копаться в моей жизни. Сейчас, спустя столько лет.

– И тут вы похожи, – задумчиво проговаривает женщина. – Тоже решил сдаться? Не бороться за свое счастье?

Я торопею от такой прямолинейности. Странный у нас получается разговор. Очень странный. Она явно имеет в виду моего отца. И их отношения. Но только что все это значит? Прошла целая уйма лет, и бывшая жена только теперь решилась высказать свои претензии?

– Да, согласна, – она словно мои мысли читает. – Мне тоже понадобилось очень много времени, чтобы решиться на этот визит. Но лучше поздно, чем никогда, правда же?

Не знаю, лучше ли. Потому что сейчас слишком поздно. Я уже не сомневаюсь, что мой отец до сих пор ее любит, только какой в этом смысл? От его жизненного пути осталась лишь жалкая, тающая в тумане дней тропинка. И уже ничего, совсем ничего не сделать.

– Я так понимаю, дома твоего отца нет? – пытливо всматривается Людмила в мое лицо. – Где он? На работе? В городе вообще?

Кажется, ей хочется спросить другое. Осторожно выпытать у меня, есть ли у отца кто-то. Это трогательно и, я бы даже сказал, мило. Было бы в любых других обстоятельствах. Но не тогда, когда он дотягивает свои последние дни.

Но раз Антонова здесь, она имеет право знать правду. И я не хочу тянуть с объяснениями: так будет только хуже.

– В городе. В больнице. Мой отец умирает.

Выпаливаю – и сам боюсь ее реакции. Слез, истерики, всего того, чтобы обычно нападает на женщин, когда они понимают: сделать ничего нельзя. Вот и страдают от бессилия, позволяя себе выплеснуть чувства наружу. Пусть поплачет. В конце концов, отцу будет приятно узнать, что бывшая жена проливала из-за него слезы.

Но Людмила остается поразительно спокойной. В первое мгновенье мне даже кажется, что она не расслышала моих слов: настолько невозмутимо ее лицо. А потом женщина неожиданно улыбается и говорит, не мне – будто размышляет вслух. Но от того, с какой уверенностью звучит ее голос, делается не по себе.

– Это мы еще посмотрим!

Глава 32

Маша

Струсила. Вот так: взяла и сбежала с первым лучом солнца, трусливо поджав хвост. Конечно, можно и так рассматривать мой побег, или посмотреть реальности в глаза и признать самое страшное.

Вечеринка для меня не сложилась. Хотя, если быть точнее, продолжение стало моей наградой. Нашей наградой. Страсть, которая полыхала в глазах Глеба, могла поджечь кого угодно. Эти его настойчивые, дерзкие поцелуи, ласки, такие умелые и откровенные… Он оказался полон опыта и мастерства в таком нелегком деле, как искусство любви.

Но я просыпаюсь утром, и мне становится до безумия некомфортно, даже странно видеть его в постели, такого эффектного и полностью обнаженного. Словно лакомый кусочек, который я так желала, принадлежит только мне и больше никому. Сбываются самые заветные желания. Нет больше Ирки и ни одного препятствия, которое могло бы разлучить меня с Глебом. Все замечательно! Даже слишком.

Разглядывая спящего Глеба на белых простынях, я, затаив дыхание, прощупываю взглядом каждую клеточку обнаженного тела. Касаюсь, лаская влюбленным взглядом рельеф мышц. Пробираюсь в самые сокровенные места и краснею, одновременно наслаждаясь его присутствием и теплом. То же самое чувство, которое вознесло высоко в небеса, так сильно распирает мою грудную клетку, что я просто больше не могла спать. За окном еще толком не зародился день, краски серые и пасмурные. Пусть северную столицу накроет самая мрачная погода – даже это не испортит моего настроения. Ведь рядом лежит такое горячее солнце…

Пока Глеб крепко спит, безмятежно улыбаясь во сне, я тихонечко поднимаюсь в поисках своего мобильного. Прошедший вечер оказался слишком импровизированным и горячим, и совершенно непонятно, куда запропастился мой телефон.

Наконец отыскиваю его и обнаруживаю не один пропущенный звонок, а с десяток, если не больше. Звонила мама. Вот он – первый мой шаг к бегству. Неприятное чувство тотчас начинает скрести