Осторожно опускаю ручку, пристраиваясь ухом к образовавшейся щели. Зрелище, конечно, со стороны то же. Как шпион, ей-богу! Уже и не помню, когда в последний раз вот так подслушивал у двери. Наверное, еще в школе, когда опасался, что за очередную выходку отец лишит меня карманных денег. А теперь… что я собираюсь там услышать?

В палате совсем тихо. Явно не происходит ничего ужасного. Наоборот, я пока ничего не вижу, но кажется, что оттуда веет каким-то умиротворением. Чем-то давно забытым… И мне становится еще интересней, открываю дверь шире и делаю пару шагов, замирая в узком коридорчике. И только после этого различаю тихие голоса. Почти шепот.

– Мы с тобой такие дураки. Столько времени потеряли. Столько лет… Мила… Милая моя Мила…

Конечно, он же называл ее именно так. Я именно теперь вспоминаю эту игру слов, которую так любил отец. Милая Мила – в детстве мне казалось это сопливой глупостью. А теперь от умиления щемит сердце. Старею что ли? Даже и не знал, что способен на такую реакцию.

– Наверное, раньше это было невозможно, Саш. Я ведь была уверена, что собственное достоинство дороже любви. Что остаться правой важнее, чем быть с тобой, чувствовать твое тепло. Только сейчас поняла до конца. Мне потребовалось уехать на край света, чтобы осознать, что не могу больше жить без тебя.

– Тогда оставайся со мной, родная. Ужасно эгоистично просить тебя об этом. Сейчас, когда от меня прежнего сохранилась лишь оболочка. Но я хочу последние дни, часы, все, что осталось, провести с тобой.

– Не спеши списывать себя со счетов, Медведев, – женщина тихо смеется. – Теперь я так просто тебя не отпущу… – кажется, собирается сказать что-то еще, но голос отца перебивает, внезапно становясь громче.

– Глеб, у тебя никогда не получалось подслушивать. Давай, иди уже сюда.

Я, кажется, краснею. Во всяком случае, когда выхожу из своего укрытия, щекам нестерпимо горячо. Надо же, оказывается не разучился еще смущаться, кто бы мог подумать!

Людмила полусидит на краю кровати, опустив голову на грудь отца. Их пальцы переплетены и от трогательности этой сцены у меня подозрительно начинают щипать глаза. И в горле как-то странно першит. Точно старею. Или глупею. Стал таким сентиментальным.

Они оба ничуть не смущаются моего присутствия, даже поз не меняют. Отец продолжает поглаживать свободной рукой ее волосы. Но приподнимает брови, изучающе глядя на меня.

– Маша где? Снова в институте? Ты же обещал, что сегодня вы приедете вместе.

Обнимающая его женщина внезапно меняется в лице. Распрямляется, а мгновенье спустя вскакивает с кровати, с неожиданной прыткостью оказываясь рядом со мной. Ее глаза темнеют, и от завертевшейся там гаммы чувств мне становится не по себе.

– В смысле вместе? Глеб, ты же не хочешь сказать, что это она?

Осекается, в испуге оборачиваясь на бывшего мужа. Отец, и без того бледный, делается еще белее.

– Она? Это что значит? Глеб?

А я молчу. Хочется придушить их обоих, что заварили всю эту кашу. Что так усложнили жизнь и себе, и нам. И одновременно меня просто потряхивает от потребности оказаться там, у кровати, где только что находилась Людмила. Признаться ей, что она все правильно угадала, и та женщина, по отношению к которой я должен проявить и ум, и настойчивость, – ее дочь. И отцу признаться, что мне, как никогда, нужна его поддержка. Потому что страшно, как маленькому. Я дико, безумно боюсь потерять самое дорогое, что только что обрел. И не знаю, что делать.

– Ну нет, – моя мачеха, теперь уже наверняка будущая, мотает головой, словно стряхивая наваждение и приходя в себя. – Выдыхайте, оба. В такую санта-барбару я не верю. И хотя для своей дочери мечтала о совсем другом муже, что же с вами поделать…

Глава 34

Глеб

Никогда в жизни я так не радовался связям отца, благодаря которым удалось значительно ускорить время выполнения теста ДНК. Людмила, правда, заявляет, что уже не видит в нем смысла. Якобы не могла судьба обойтись настолько жестоко с ее девочкой. И раз уж Машу угораздило влюбиться в такого медведя, как я, значит, так тому и быть. И можно не опасаться, что между нами непреодолимым препятствием встанет возможное родство.

Отец новость о нас с Машей воспринимает с еще меньшим воодушевлением.

– Сын, я сделаю все возможное, чтобы набраться достаточно сил и свернуть тебе шею. Как ты посмел?! Она же ребенок совсем. Еще и может быть…

– Не может, – тут же перебивает его Людмила. – Я всегда знала, что Машенька будет счастливее меня. И ничего ТАКОГО с ней случиться не может.

Но я все равно опасаюсь. Ни есть, ни спать не могу все два дня, пока делается этот дурацкий тест. У Людмилы нашлась расческа с Машиными волосами, что значительно упрощает процесс после несвоевременной уборки в доме.

Чувствую себя, как на иголках. А что, если окажется, что мы все-таки брат и сестра? Что буду делать тогда? Как жить дальше?

Поиски тоже не дают пока никаких результатов. Рогожин поднимает на уши всех своих знакомых, мы обзванивает больницы, гостиницы, службы такси. Даже несколько часов дежурим в ее институте в надежде, что девушка появится хотя бы там. Ничего. Это нервирует до такой степени, что я попросту зверею. Срываюсь по пустякам, готов рычать на всех и каждого. И не понимаю, почему так спокойна ее родная мать. Неужели ее совершенно не задевает, что Маша неизвестно где?

Людмила участвует в поисках, дает советы, высказывает какие-то предположения, но при этом ведет себя как-то слишком отстраненно. И почти все время проводит в палате с отцом. Разговаривает с ним, ухаживает, одаривает такими улыбками, что даже мне становится неловко.

Я приезжаю в больницу в очередной раз, злой, опустошенный, в буквальном смысле выжатый, как лимон. Не осталось никаких сил. А в палате застаю ту же самую умилительную сцену: Людмила полулежит на отце, поглаживая его расслабленную ладонь. Борясь с нарастающим внутри раздражением, хмуро здороваюсь. Мотаю головой в ответ на молчаливый вопрос отца: нет, не нашли. Вообще никаких новостей.

Женщина медленно поднимается, выуживая из сумочки телефон.

– Я ждала твоего приезда, Глеб, чтобы рассказать. Результаты прислали, еще утром.

Как только у меня хватает сил не наброситься на нее? Такая спокойная, будто информирует меня не о вопросе всей жизни, а о какой-то ерунде вроде прогноза погоды. Даже отец напрягается, приподнимаясь на кровати.

– И ты молчала? Что там?

Я не ожидаю ответа, выдергиваю из