– Блэквелл не так уж много времени посвящал тому, чтобы подоткнуть мне одеяло и почитать сказку на ночь, так что нет, я никогда о нем не слышала.

Шуйлер поднимает брови:

– Забавно. Потому что именно Блэквелл нанял меня доставить ему этот меч.

Мы с Файфер переглядываемся.

– Наверное, «нанял» – не то слово, – продолжает Шуйлер. – Скорее «принеси, да поскорее, иначе отправишься в кандалах на виселицу, повисишь пару недель, потом распорю брюхо, вытащу кишки и подожгу, а ты будешь смотреть…»

– Замолчи! – шепчет Файфер с пепельным лицом. – Замолчи!

– Зачем Блэквеллу этот меч? – спрашиваю я.

– Говорят, что он самый могучий из всех существующих мечей этого рода, – отвечает Шуйлер. – Может прорезать все. Камень, сталь, кость… – Он прерывает речь, мерзко улыбаясь. – Говорят, что того, кто им владеет, невозможно победить. Ни оружием, ни магией, вообще ничем.

– Самый могучий из своего рода? – Файфер таращит глаза на меч. – Какого рода?

Шуйлер снова улыбается:

– Естественно, проклятого.

Файфер издает тихий писк.

– Стать проклятым, просто держа его в руках, нельзя, – говорит он. – Надо непременно пустить его в ход – так это работает. Чем больше крови он пьет, тем больше ты набираешь мощи, пока не станешь непобедимым. И тогда вступает в дело проклятие.

– Каким образом? – спрашиваю я.

– Меч начинает отбирать свою силу обратно. Он становится с каждым часом сильнее, а человек слабеет и в конце концов без меча просто не может жить. Когда этот рыцарь все понял, уже было поздно. Потому что единственный способ избавиться от проклятия – это избавиться от меча. Что можно сделать, только будучи побежденным в бою. Увы, наш рыцарь был слишком силен.

Меня, как ни странно, увлекает этот рассказ.

– Почему же он оказался здесь?

– Единственный иной способ разорвать проклятие – умереть с мечом, – отвечает Шуйлер. – Поэтому наш рыцарь нашел ведьму, которая согласилась его похоронить и даже наложила заклятие на гробницу, чтобы никто не мог его освободить, пока он жив. Наверное, на случай, если он вдруг передумает.

По моей коже бегут ледяные мурашки.

– Зачем Блэквеллу проклятый меч? – спрашивает Файфер. Шуйлер пожимает плечами:

– Думаю, проклятие его не волнует. Во всяком случае, гораздо меньше, чем возможность неуязвимости.

– Нельзя отдавать ему меч, – говорю я.

– Любопытное замечание, тем более от ищейки, – отвечает Шуйлер.

– Она права, – вмешивается Файфер. – Нельзя.

– Ты хочешь моей смерти? – поворачивается он к ней.

– Нет, конечно!

– Так как же мне поступить?

– Брось его! Просто брось и уходи.

– И куда? Если я не принесу ему меч…

– Тогда, быть может, останешься жить, – перебивает Файфер. – Но если отдашь меч, он тебя точно убьет. И ты это знаешь.

– Он дал мне слово.

Файфер резко разворачивается ко мне:

– Элизабет! Чего стоит слово Блэквелла?

Я колеблюсь. Ведь я была верна Блэквеллу так долго, что даже сейчас, после того как он бросил меня в тюрьму и приговорил к смерти, повернулся ко мне спиной, обманул меня, мне все равно трудно свидетельствовать не в его пользу.

Я просто качаю головой.

Шуйлер чертыхается себе под нос.

– И разве тебе этого хочется? – продолжает Файфер. – Чтобы Блэквелл стал непобедимым?

– Не важно, чего мне хочется. Важно, что я должен это сделать.

– Не должен!

Шуйлер шагает к нам. Сощурившись, тянется к мечу. Меня пробирает холодок страха, и я, протянув руку, запускаю ее в мешок с солью на поясе у Файфер и швыряю пригоршню Шуйлеру в лицо.

Он дико визжит от боли – что напоминает мне визг гуля, в которого я тоже как-то швырнула солью, – и падает наземь, царапая свое лицо и перекатываясь медленными и неловкими от соли движениями.

Файфер на миг столбенеет, потом хватает еще горсть соли и мечет в него, падает рядом с ним и вытаскивает из своей сумки пригоршню чего-то зеленого и сладко пахнущего (перечная мята?), заталкивает ему под рубашку, в ботинки, даже в штаны. Наконец Шуйлер перестает стонать, замирает. Она припадает губами к его уху.

– Это для твоей же пользы, – шепчет она, вскакивает на ноги и говорит: – У нас есть минут двадцать, пока он не придет в себя. И можешь мне поверить, лучше бы нам оказаться как можно дальше отсюда. Так что бери факел и айда.

Схватив меч, она бросается к двери и выскальзывает наружу. Я убираю лезвия ножа и сую его в ботинок. Проходя мимо гроба за факелом, я останавливаюсь взглянуть. Внутри – идеально сохранившееся тело рыцаря. В соответствии со своим прозвищем, он полностью зеленый: зеленые волосы, зеленая кожа – и даже доспехи. Поразительно.

В двери возникает голова Файфер:

– Элизабет!

– Иду.

Хватаю со стены факел, и когда отхожу, свет падает на каменную глыбу, в которой заключен гроб рыцаря. Тут я замечаю то, чего раньше не видела. Следы. Что-то вырезано или вытравлено на камне: буквы, символы, – наверное, рунический алфавит, очень древняя магия.

Я не в состоянии их прочесть, хотя смысл достаточно ясен: рыцарь покоится под скрижалью проклятия.

Выскальзываю в дверь, и мы с Файфер бежим прочь из туннеля, по камням, вниз по склону.

– Это ты хорошо сообразила, – говорит Файфер. – С солью. Я уж думала, мы пропали.

– Что ты насовала ему в штаны? Перечную мяту?

Она кивает:

– У него от нее жуткая чесотка. Покроется сыпью не меньше чем на месяц. Притом в очень чувствительном месте.

Тут я начинаю смеяться. Мы уже где-то на середине склона. Под нами виднеется озеро, где все еще продолжается веселье.

– Ну? – Файфер поднимает Азот вверх. – Это он и есть? То, что ты должна была найти?

Я качаю головой:

– Нет. Николас сказал, что я пойму, когда увижу этот предмет, а этот меч ничего для меня не значит.

Файфер смотрит на меч, на меня, снова на меч.

– Уверена? Ну-ка, взгляни еще раз.

Она тычет мечом мне под нос, я проворно отскакиваю.

– Осторожней!

– Прости. – Ни малейшей нотки вины в голосе. – Но как же пророчество? В зеленое спустишься ты стража смерти найти. К тринадцатой он лишь способен тебя привести. Страж смерти рыцаря – вот этот меч. Поэтому Шуйлер и пришел за ним. – Файфер досадливо хмыкает. – И он же приведет тебя к Тринадцатой.

– Извини, – говорю я. – Но это не то.