обнял ее и поцеловал. И сам удивился, до чего легко и естественно это произошло. Надя приняла это как должное. Женщины в красных куртках – они такие, идут напрямки, не петляя.

Забавно, что примерно половину полета Влад посвятил обдумыванию того, в какой момент будет уместно приобнять Надю. В такси? Или лучше после ужина? Теперь он думал лишь о том, какой он идиот. Если твое, то само ложится в руку. Если не твое, то хоть в такси, хоть после ужина – все получится криво. Потому что нельзя брать в жизни не свое.

Они вышли из здания аэропорта.

Москва встретила Влада талым снегом и дыханием весны. Он узнал этот запах сразу и окончательно. За годы его странствий изменилось многое, но запах – самый надежный спутник места.

Надя вызвала такси, Влад с ходу оценил качество этого сервиса, вспомнив, каково было поймать такси в годы, когда он уезжал из России. Похоже, что кое-что в стране изменилось.

Из окна машины Влад видел, как Москва щеголевато молодилась, отчаянно осовременивалась. Приятно удивило качество дорог, серпантины развязок. Кажется, что из двух российских бед более долговечными окажутся дураки. По крайней мере, в Москве – это точно.

Подъехали к серому панельному дому в глубине типового жилмассива. Стало заметно, что Надя немного нервничает. Все-таки этот дом сильно отличался от уютных коттеджей, которые она видела в рождественских американских комедиях.

– Ну как-то так… – Она обвела вокруг рукой с таким видом, как будто заранее извинялась за скудность архитектурных фантазий.

– Нормальное индустриальное домостроение, – успокоил Влад. – В Америке такого навалом. Было время, когда думали, что за бетонными коробками будущее. В Европе тоже почти все социальное жилье такого типа.

– Что такое социальное жилье?

– Это жилье для малоимущих. – Влад сначала сказал, потом подумал. – Извини, я не то имел в виду.

– Проехали. – Надя махнула рукой. Но как-то нерадостно.

На двери подъезда висели объявления. Влад зацепился глазами за одно, самое крупное. Его лицо приобрело крайне удивленное выражение.

– А что? – спросил он. – Можно так писать? И тебе не пришлют повестку в суд?

Надя пригляделась. Обычные объявления. Ничего особенного она не увидела.

– Ты о чем?

– Вот! Читай! – Влад ткнул пальцем в то, что висело с краю.

«Сдам квартиру семье славянской национальности».

– И что? – не поняла Надя.

– Это же дискриминация по национальному признаку, – прошептал Влад, чтобы их никто не услышал. Он не хотел быть источником чьих-то неприятностей. – За это могут серьезно наказать. Ладно на бытовом уровне, но чтобы так открыто об этом писать, – не унимался Влад. – Они не боятся?

По его интонации было непонятно, осуждает он автора объявления или сочувствует его безрассудной смелости.

– Ты бы еще объявления о работе почитал, – засмеялась Надя. – На многие позиции без славянской внешности никак.

– А власти? Почему не пресекают?

– У них свои заботы, у нас свои. – Надя усмехнулась.

Влад понял, что Москва не изменяет себе, несмотря на новые дороги и развязки.

Зашли в подъезд, вызвали лифт. Ряды почтовых ящиков, щитки со счетчиками… Все осталось на своих местах. Даже в кромешной темноте Влад бы не растерялся в таком подъезде. Сколько он их повидал! С детских лет он помнил, что лестничный пролет вмещает одиннадцать ступенек. Не удержался, решил проверить.

– Один, два, три, – считал он, поднимаясь.

– Ты чего? – удивилась Надя.

– Кажется, должно быть одиннадцать.

– Так и есть.

– Откуда знаешь?

– Когда лифт сломан и я тащусь с тяжелой сумкой, то каждый раз считаю.

Влад понял, что его ностальгический восторг неуместен. Для Нади это будничная реальность. Поэтому он не стал трогать старый дерматин на ее двери, хотя очень хотелось. Зайдя в квартиру, не стал кричать, что у его мамы был точно такой же сервиз и та же ваза. И хотя ваза стояла на столе из ИКЕА, погоды это не делало. Никакая ИКЕА не могла создать в московской квартире атмосферу Швеции. Все было узнаваемо печальной памятью ушедшей юности.

– Чего ты хочешь больше, – спросила Надя, – есть или спать?

Это была очень уютная формулировка. Она оставила выбор между борщом и здоровым сном, тем самым освободив его от мужской бравады сексуального характера. Он так устал, что был ей за это благодарен.

– Спать, – честно признался он. – В самолете даже вздремнуть не получилось.

– Не оправдывайся, – улыбнулась Надя. И мир опять стал простым и очень дружелюбным.

Влад провалился в сон, как только коснулся подушки. Он лишь успел подумать, что надо бы снять носки и сунуть их куда подальше. Свою былую свежесть они давно потеряли. С этой мыслью он заснул, скрыв носки под пледом.

А когда проснулся, носков на нем не было. Постиранные, они висели на полотенцесушителе в ванной. Он смотрел на них и понимал, что просто обязан жениться на этой женщине. Потому что это взять свое, только тебе предназначенное. Это правильно.

Выйдя из ванной, он спросил:

– Надюша, ты выйдешь за меня замуж?

– Что, даже чаю не попьем? – засмеялась она.

Он так и не понял, она не приняла его слова всерьез или от смущения свела все к шутке. Да и не важно. Он знал, что перед ним его женщина.

Чаю они не попили. Проснувшись в ночи, в одних тапочках пошли на кухню, и Надя все-таки накормила его борщом.

Глава 43. Память предков

Весна в Гарварде стучалась в студенческие сердца. Девушки смеялись все звонче, отчего парням все труднее давалось демонстративное равнодушие. Приметой весны стали массовые опоздания на занятия, забытые в кустах трусики и мечтательные взгляды профессоров. Все чаще от толпы отделялись парочки, отбывающие в неизвестном направлении. Словом, весна в Гарварде в общих чертах не отличалась от весны в Мытищах.

Вуки не расставался с Ликой, теряя ее из вида, только когда она уходила под воду. На фоне широкоплечей белорусской пловчихи Вуки казался еще миниатюрнее.

Однажды тренер, потеряв от утомления контроль за языком, сказал:

– В тебе, Лика, таких ухажеров, как он, двое поместятся.

– Значит, будем ходить втроем, – совершенно не обиделась она.

На человеке вырастает броня или когда его долго мучают, или когда сильно любят. В обоих случаях внешние силы теряют власть над человеком. Лику сильно любили. Тренер крякнул и подумал, что давно не покупал жене цветы.

В один из таких весенних дней в гости к Гоше зашел Матис. При всей своей красоте он оставался одиноким, хотя и регулярно осаждался девушками. С Гошей была та же история, с той лишь поправкой, что девушки его побаивались и не смели так явно претендовать на его внимание. За ним ходила слава слишком умного, почти гения. К тому же он был русским, что вызывало сдержанную осторожность.

Обсудив текущие моменты, связанные с предстоящей сессией, парни начали мечтать о весенней поездке. Куда-нибудь. Лишь бы новые виды, придорожные кафе и ветер в лицо. Собрать всю их компанию и рвануть. Можно в национальный парк, а можно на Бродвей. Они просидели весь