– Марья Павловна, сожгите, пожалуйста,этот хлам в камине.

– Танюша, тут же телогрейка! От неезнаешь сколько дыма будет. Весь особняк занесет. Может, лучше в мусорный баквыкинуть? И быстрее, и без неприятных последствий.

– Выкидывайте, – согласилась Танькаи повела меня за собой.

Мы зашли в просторную комнату, чем-тонапоминавшую маленький магазин. С правой стороны висела женская одежда, леваябыла забита мужскими костюмами, рубашками, свитерами, висевшими на плечиках.

– Это наша с папиком гардеробная.Посмотрим, что можно найти. Я тут кое-что специально прикупила для тебя.

Танька показала мне несколько дорогих костюмови платьев.

– Это твое, Дашенька. Выбирай, чтопонравится. Я бы хотела видеть тебя в вечернем туалете с глубоким вырезом иполностью открытой спиной. Я пол-Москвы объездила, чтобы найти такой. Впрочем,нет. Давай-ка лучше сначала подлечим твои болячки, а потом уже обновим этовеликолепие.

– Танюш, я не смогу это надеть, –перебила я ее.

– Почему? – расстроиласьТанька. – Ладно, у тебя еще есть время подумать, а сейчас посмотри вон натот фиолетовый костюмчик от Джорджио Армани. Мне всегда нравились его вещи...Хочешь, надень костюм, а хочешь – лиловое платье от Валентино. Пожалуй, онобольше всего подойдет для сегодняшнего вечера.

– Таня, ты меня не поняла... Ты непоняла. Дело не в этом.

– Не поняла?

– Все это очень дорого стоит. Я не смогурассчитаться с тобой за такие наряды.

Танька всплеснула руками и рассмеялась:

– Какие, к черту, деньги?! Я хочу сделатьтебе подарок.

– Я не могу принимать такие дорогиеподарки, – вздохнула я. – Не обижайся и пойми меня правильно.

– Дашка, перестань! Полгода мы сидели стобой в одной колонии, полгода мы ели перловую кашу и пили мутный чай изжелезных кружек, полгода мы стойко переносили все трудности и лишения, полгодаподдерживали друг друга как могли! Меня чуть не задушили. Не думая о себе, тыбросилась меня защищать! Сколько раз ты за меня заступалась! Сколько ночей неспала, защищая мой сон! И после этого ты говоришь про какие-то деньги...

На Танькиных глазах появились слезы. Я обнялаее за плечи и тихо сказала:

– Извини, прошу тебя, извини.

Танька протянула мне коробочку с изумительнокрасивым бельем. Натянув кружевные трусики, я надела ярко-лиловое платье иуложила волосы.

– Фантастика, – улыбнулась Танька,натягивая вечернее платье. – Ты выглядишь как королева. Тебе кто-нибудьговорил, что ты выглядишь как королева?

– Говорил, – вздохнула я, вспомнивГлеба.

– Даша, а ты мне когда-нибудь станцуешь?Ну так, как ты танцевала в клубе?

– Станцую, – улыбнулась я. –Конечно, станцую.

– Мне просто интересно, как ты этоделаешь. Подожди, сейчас я подкрашусь, и пойдем вниз. Самое главное, чтобы тыникого не боялась. Веди себя так, как считаешь нужным.

Минут через двадцать мы спустились вниз изашли в просторный банкетный зал. За огромным сервированным столом сиделочеловек двадцать незнакомых мне людей. Увидев нас, они встали и захлопали в ладоши.

– С возвращением, с возвращением, –доносились до меня радостные возгласы.

Танька усадила меня по правую руку от папика исела рядом. Гости замолчали. Папик взял бокал и произнес тост:

– Дорогие мои! Сегодня я счастливприветствовать здесь эту молодую, красивую девушку, которая отбывала сроквместе с моей любимой дочерью Таней. Мы все знаем, что такое колония: грязь,жестокость и насилие, возведенные в степень. Выжить в колонии очень трудно,особенно женщинам. Если бы не Даша, Тани не было бы сегодня вместе с нами. Этадевушка спасла моей дочери жизнь... Я хочу сказать ей свое отцовское спасибо заэто и поцеловать руку.

Папик склонился надо мной и приник к моейруке.

– Спасибо тебе, девочка, – сказалон.

Гости стоя выпили шампанское. Я покраснела до кончиковушей и лишь пригубила свой бокал.

Через некоторое время я почувствовала себянемного свободнее. Гости обсуждали свои дела, лишь изредка бросая на меняприветливые взгляды, заиграла легкая музыка, папик постоянно говорил потелефону и часто выходил в коридор.

– Не обращай на него внимания, –шепнула Танька. – Вчера наших пацанов в джипе взорвали. Поэтому у папикапроблемы.

– Каких пацанов?

– Из нашей группировки. Там Димыч был. Онодин из старших. Папика помощник. Его особенно жалко. Остались жена и двоемаленьких детей. У папика, конечно, дел прибавилось, но банкет он откладыватьне стал. Тут никуда не денешься. У нас постоянно такая жизнь – то траур, товеселье. Я уже привыкла.

– Таня, а где твоя мама? – осторожноспросила я.

– Мама умерла семь лет назад. Трагическипогибла.

– Извини.

– Ты давай ешь. Я знаю, как тебе естьхочется. Не стесняйся, тут все свои. В основном родственники приехали.

Музыка зазвучала громче, и в зале появилисьпервые танцующие пары.

– Курить хочется. – Я посмотрела наТаньку и тяжело вздохнула.

– Кури, в чем проблема? – Танькапротянула мне длинную сигарету с ментолом.

– Папиросу хочется покурить.

– Это сложнее. Пошли на балкон.

Мы вышли на балкон.

– Даш, а ведь мы папиросы вместе стелогрейкой выкинули, – засмеялась Танька. – В нашем доме никтопапиросами не балуется. Даже не знаю, что и делать!

– Девочки, можно к вам? – раздалсячей-то голос. Обернувшись, я увидела папика.

– Пап, у тебя папироски ненайдется? – улыбнулась Танька.

– Папироски?! Найдется, но только стравкой.

– С травкой не надо. А обычной нет?

– Нет. А зачем?

– Дарья не может к сигаретам привыкнуть.

– Понимаю. – Папик улыбнулся ипротянул мне огромную, толстую сигару: – Попробуй вот эту. Голландская.

Сделав глубокую затяжку, я громко закашляла, струдом сдержав нахлынувшие слезы.

– Очень крепкая!