Но теперь я поняла. И должна сделать то, что необходимо. Не только ради Ти Джея, но и ради себя. Пора помириться. Я набираю знакомый номер, вспоминая, когда звонила по нему просто так.

– Алло?

Я глубоко вдыхаю.

– Здравствуйте, Мэри. Это я, Ария.

Трубка долго молчит, прежде чем доносится почти трепетный голос.

– Ария. Давно тебя не слышала.

Я вслушиваюсь, пытаясь отыскать укоризненные нотки, но их нет. Разве что голос кажется тихим, будто Мэри выбилась из сил.

– Три года, – говорю я.

– Как будто прошла уже сотня.

– Ага.

– Я живу на автопилоте.

Кожу щекочут мурашки. Знакомо.

– Книги говорят, что должно стать легче, но что-то не становится.

В чем-то становится даже сложнее, потому что чем дольше ты одна, тем ярче осознаешь: он больше не вернется. Это не страшный сон, в конце которого наступит пробуждение. Нельзя заключить никакую сделку с богом. Ты не можешь поделать совершенно ничего.

Его больше нет, и он не вернется.

Когда она не отвечает, я говорю:

– Послушайте, Мэри, я хотела расставить все по местам. Я…

– Я знаю, Ария, знаю. Прости, что не ответила на последнее письмо. Ты сказала мне то, что я должна была услышать.

Я ожидала гнева, строгости, совсем не этого…

Она продолжает:

– Я пыталась отыскать нужные слова, но они никак не приходят. – Повисает долгая пауза. – Тогда я вела себя не лучшим образом, и я жалею о многом из того, что наговорила тебе. И причинила. Поверь мне, я знаю, что была несправедлива. Но какая-то часть меня всегда будет задаваться вопросом, был бы он с нами сейчас, если бы хотя бы попытался. Я не думаю, что когда-нибудь смогу полностью это простить – то, что у меня забрали эту надежду, – но я знаю, что это был его выбор. Понимаю сейчас. Но мысли о том, что могло бы быть, разбивают мне сердце. И о том, что ты не смогла убедить его поступить правильно. Я думаю об этом каждый день. Каждый день своей жизни.

– Я понимаю, – говорю я. Мои глаза заливаются слезами. – И, Мэри, если бы я думала, что лечение поможет, я бы ни за что не увезла его, вы же знаете, правда?

Прогнозы были суровы, онколог не пытался подсластить пилюлю. Лечение подарило бы пару лишних месяцев, но какой ценой?

– Я знаю. Но я хотела, чтобы мой мальчик был со мной.

Насколько же крепки узы материнства. Неужели я была не чутка к ее желаниям? Так тяжело сейчас воскрешать в памяти то время и размышлять о том, как я могла бы осчастливить их обоих.

– Я чувствую себя ужасно, Мэри. Он тоже хотел быть с вами. Но еще он сильно хотел увидеть Озерный край, вкусить напоследок его красоту. Он хотел тишины, ему нужно было смириться с тем, что его жизнь подходит к концу.

Я проглатываю ком в горле, вспоминая, как боль и печаль в его глазах сменило что-то большее, что-то чудесное. На какое-то одинокое мгновение я подумала, что, может, это место силы, которое исцелит его, впитает в себя болезнь, и он вернется домой, свободный от рака. Я была тогда готова поверить во что угодно, только бы удалось удержать его рядом со мной.

– Это место просто неземное. Фургон оказался подарком свыше, я парковала его так, чтобы открыть задние двери и чтобы он мог лежать, наслаждаясь компанией зеркального озера.

– Он всегда хотел повидать мир, и, я вижу, ты занимаешься этим за него, – говорит она хриплым от слез голосом.

Я вытаскиваю из коробки салфетку и промакиваю глаза.

– Я никак не могу осесть, Мэри. Не знаю, где мое место. Без него. Бывают дни, когда я чувствую, будто парю в невесомости, и если меня унесет прочь – это будет неважно. Но я подружилась с другой путешественницей по имени Рози. Не знаю, где бы я была без нее.

– Звучит здорово. Тебе нужны такие друзья. Хотела бы я знать все ответы, но я знаю только одно: нельзя убежать от горя. Оно догонит тебя, будет вставать, словно тень, то там, то тут, как только тебе покажется, что ты уже далеко. Но можно прожить его и двинуться дальше. У тебя еще есть время, Ария.

Я представляю ее такой, какой она была, когда любила меня, как дочь, с волосами, отстриженными ровным каре, розовыми щеками и глазами, яркими, молодыми. Когда я видела ее в последний раз, уже не было этого света, щеки втянулись, и она, казалось, постарела на десяток лет. Интересно, исцелилась ли она, или смерть навсегда меняет тех, кто остается позади.

– Послушай, – продолжает она. – Я поэтому не могла тебе ответить. Тяжело подобрать слова, чтобы выразить то, что я чувствую сердцем, но остаться справедливой к своему сыну. Но я подумала, что, если бы вы поменялись ролями, я бы говорила об этом с Ти Джеем. Если ты позволишь горю выиграть, ты никогда не найдешь утешения в этом мире. Все его удивительные возможности пройдут мимо тебя. Люди будут приходить в твою жизнь, но, если ты не откроешься им, ты останешься одна. Станешь тенью той яркой, жизнерадостной девушки, которая появилась в моей жизни столько лет назад, уже тогда уткнувшись в книгу.

– Прошло всего несколько лет, Мэри. Мне тяжело даже думать об этом.

– Три года, Ария. Он бы хотел, чтобы я спросила: ты счастлива?

Счастлива ли я? Бывают дни, когда мы с Рози хохочем, схватившись за животы и радостно подвывая. Или мгновения, когда я сижу в ее фургончике, поедая кусок торта размером со свою голову, наслаждаясь каждым кусочком. Но когда наступает ночь, я одна в своем книжном магазинчике, и тогда прошлое захлестывает с новой силой, меня вновь находит тьма.

– Я так сильно скучаю по нему, – мой голос срывается, и наконец проливаются слезы. – Нет никого, как он, и никто никогда не сравнится с ним.

– Мы все по нему скучаем. Но важно то, что мы будем делать со своей жизнью дальше.

– Я не ожидала подобного разговора, – признаюсь я.

Она негромко смеется – восхитительный звук, и я не могу не улыбнуться.

– Я проигрывала нашу последнюю ссору в голове снова и снова, и я ненавижу сама себя. Ты проходила через все то же, что и я, а я совсем об этом не думала. И так оборвать все связи, и прочие ужасные вещи, которые я делала, – он бы меня тоже возненавидел. Но мне нужно было винить кого-то, хоть я и понимаю теперь, что это неправильно. Мне всегда