– Да. – Его рука поднялась, и большой палец коснулся моего подбородка, а затем скользнул по моей щеке. – Я не должен этого делать.

– Но я тоже этого хочу. Так сильно. – Я закрыла глаза и прижалась щекой к его руке. – В моей истории о Клеопатре ты был моим Антонием.

– Боже, Тея. – Его голос охрип от желания и чистых эмоций.

Я открыла глаза, и он был рядом, дышал моим дыханием. Я чувствовала его тело каждой клеточкой, словно сквозь меня шел ток. От щеки, где он касался меня, вниз по шее, до сосков на груди, что затвердели и ныли. Я перехватила его запястье и приподняла подбородок.

– Мой Антоний…

Его губы коснулись моих. Почти невесомо, но ощущение вызвало у меня стон и отдалось в сердце. Оно запульсировало, и Джимми снова поцеловал меня. На миг ухватил мою верхнюю губу, затем нижнюю, слегка посасывая. Исследуя.

Я прильнула к нему, едва держась на ногах, а он запустил руку мне в волосы и чуть изменил наклон головы. Мои губы охотно приоткрылись. Он издал глубокий рокочущий звук и полностью захватил мой рот – самое сладкое вторжение, – и я открылась, чтобы принять все это.

Еще один стон поднялся во мне, когда я почувствовала, как язык Джимми скользнул по моему. Он словно дарил мне всего себя в этом поцелуе – страсть и чистое желание, обернутые вокруг ядра почтения. Он целовал так, будто изливал все свои намерения. Хотел заботиться обо мне. Беречь меня.

«Трахнуть меня…»

– Боже, – прошептала я. От этой мысли у меня закружилась голова.

Каждая наэлектризованная частица в моем теле знала, что поцелуй Джимми был лишь обещанием того, что он подарит мне в своей постели. Я сдаюсь на милость своему воину, пока он поклоняется мне как своей королеве. Почтение и потребность в идеальных, равных пропорциях. Я кончу, крича его имя.

Эта мысль воспламенила мою кровь. Я наконец обрела равновесие, обхватила Джимми за шею и потянула его волосы. Он положил руку мне на талию, прижимая к себе. Низ живота охватил жар, лоно ныло от желания. Страсти. Счастья. Напор Джимми заставлял мое сердце биться чаще, огромная потребность в парне, всем телом прижатом ко мне, просто ошеломляла.

Свободная рука Джима обхватила мое лицо. Он повернул мою голову иначе, и новый порыв тепла охватил меня, когда поцелуй стал глубже. Джим давал и давал, в то время как его рот жадно исследовал мой и брал что хотел. Нежное посасывание сопровождало каждую ласку его языка.

Мы целовались и целовались, лихорадочно касаясь друг друга. Весь мой мир стал запахом Джима Уилана, его одеколона, кожи его куртки. Я упала на забор, утаскивая Джимми с собой. Сетка загремела, и он оторвался от моих губ, моргнув, словно человек, которого выдернули из сна.

«Этот звук… плохие воспоминания…»

Я держала его лицо своими руками, его тяжелое дыхание овевало мои влажные губы.

– Оставайся со мной, – прошептала я. – Прямо здесь. Создай новые воспоминания…

Наши рты снова слились, языки спутались, зубы столкнулись. Джим ухватился за звено над моей головой, чтобы прижаться ко мне сильнее. Мои ноги раздвинулись, подпуская его ближе, я выгнулась, чтобы почувствовать, как ткань его джинсов трется о ткань моих шорт. Джим спустился до моего подбородка, вниз по шее, до ключицы, до шрама там. Почтительно поцеловал его, затем провел по нему языком.

– Боже, Джимми, – выдохнула я.

Он все продолжал. Поцелуи, прикосновение щетины, ласки языка – все это вызывало у меня дрожь, что распространялась по телу как лесной пожар.

Мои глаза открылись. Затем они широко распахнулись.

Джулс стояла на углу санатория, скрестив руки и наблюдая за нами с сигаретой в руке.

«Вот дерьмо».

Джимми почувствовал, как я напряглась, и отстранился, тяжело дыша. Затем повернулся туда, куда я смотрела. Мы неохотно отошли друг от друга. Джулс сунула сигарету в уголок рта и медленно похлопала.

«Боже, сколько она там уже торчит?»

– Очень мило, мисс Хьюз, – сказала Джулс. – Пошли по санитарам?

– Что? Нет…

Джулс бросила окурок на землю и раздавила его каблуком.

– А как по мне, похоже на то. – Она с отвращением посмотрела на нас обоих и подошла к боковой двери. – Осторожнее, Джим. А то обвинит тебя в изнасиловании, и ты тоже загремишь в тюрьму.

Ее слова ударили меня по лицу точно пощечина, и Джимми напрягся. Я чувствовала исходящие от него волны гнева.

– А это откуда взялось? – спросила я после того, как дверь за ней закрылась.

– Она и Бретт были друзьями.

– Теперь ясно, – сказала я, дрожа, несмотря на утреннее тепло. – Кажется, она из тех людей, что шлют любовные письма серийным убийцам.

Суровое выражение лица Джимми не смягчилось, когда наши взгляды встретились, а все, что мы сделали, повисло между нами.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да. Немного неприятно такое услышать, но это всего лишь слова. – Я посмотрела на него. – Подожди. Ты имеешь в виду нас?

Он кивнул.

– Я ни о чем не жалею. – Но он не ответил на мою дразнящую улыбку. – А ты?

– Я опаздываю на смену, – сказал он и добавил: – Мою последнюю смену.

– Нет, я не позволю им уволить тебя.

– Я не должен был целовать тебя здесь.

Он пошел к боковой двери. Я в последний раз с тоской оглянулась на дорогу из «Голубого хребта», а затем последовала за ним. Я тоже могла перелезть через забор, но как далеко я уйду без лекарства? Сколько миль до Нью-Йорка осилила бы, прежде чем снова начала все забывать?

И пойдет ли Джимми за мной? Или попытается остановить меня?

В помещении я отчаянно схватила его за руку.

– Что происходит? Ты отказываешься от меня?

Он приблизился, встал как можно ближе ко мне, но не касаясь меня.

– Никогда, Тея. Н-н-никогда. Я клянусь.

– Джим? – Алонзо стоял в конце коридора с мрачным и суровым выражением лица, но его тон полнился сожалением. – Можно тебя на минуту?

Последний взгляд Джимми был полон такой тоски, что мое сердце почти разбилось. Он отошел от меня по коридору и свернул за угол.

Словно прощание.

Потому что это оно и было.

Позже, в комнате отдыха, я стояла над свежим холстом, но не касалась краски. Пришла Рита, ее лицо было грустным, и я уже знала ответ, прежде чем спросила:

– Где Джимми?

«Сколько уже прошло? Где мама и папа? Где Джимми?»

Сценарий переписали, но детали остались схожими – я торчала здесь, ожидая, пока другие люди скажут мне, какой будет моя жизнь.

Рита открыла рот, но вошли Анна с Алонзо, избавив ее от необходимости отвечать.