Однако в данном случае вето императора ничего не даст. Астарабади действительно знают очень многие аристократы, и репутация у него безупречная.

Это именно мелкая пакость со стороны императора, и не более того.

— Подам документы повторно через год, — равнодушно пожал плечами я.

— Ты так уверен, что твой Астарабади этот год переживет? — прищурился император.

— Более чем, — спокойно ответил я.

Не вспылив сразу, я сообразил, что в определенной степени мне даже на руку будет, если император наложит вето.

Астарабади он этим не сильно повредит, а вот свою репутацию император сольет в ноль таким маневром. И наследному принцу, соответственно, будет намного проще взять реальную власть в стране в свои руки.

Вот только и репутацию императорского рода император тем самым опустит. Не так сильно, как свою собственную, но тоже чувствительно. А она у них и так-то не слишком хороша.

При непонятных шевелениях со стороны Лакшти это может быть опасным.

Странно, что император сам этого не понимает.

Или он просто хотел вызвать меня на конфликт? Меня ведь вчера взбесило всего лишь письмо с приглашением. Если бы я пришел сюда в том же раздраженном состоянии, то мог бы действительно вспылить.

Ну допустим, вспылил бы. И что с того? Какая выгода от этого императору?

А смотря что именно я наговорил бы сгоряча. Вполне мог договориться и до измены. Мне Индия — не родина, и верность стране — это пока не про меня. Умом — да, мне тут жить, но на эмоциях еще нет. Слишком мало времени прошло.

И вот с этого уже можно было поиметь что-то действительно серьезное. Измену и оскорбление действующего правителя страны так просто не замять.

Вполне возможно, мне пришлось бы откупаться древним объектом.

Ради этого все затеяно? Получить даром то, что я предложил наследному принцу честно купить?

Я спокойно смотрел императору в глаза и ждал.

Ругаться я с ним не буду, не дождется. Просто разговаривать — тоже. Не о чем нам говорить, не при таком отношении. Но и уйти я пока не могу.

Сижу, жду.

Император нахмурился и вздохнул:

— Раджат-джи, ты хоть можешь сказать, чем так примечателен этот твой Астарабади, что ты даешь ему герб?

Это, судя по всему, попытка императора сгладить ситуацию. Вывести меня на эмоции не получилось, ничего толкового с этого конфликта он не получит, и значит, пора съезжать с темы вето.

Я мог бы сейчас пойти ему навстречу и рассказать, хотя бы в общих словах, что-то про Астарабади. Этого было бы достаточно, чтобы император показательно вздохнул и решил не применять право вето. Уверен, была бы оговорка «на этот раз». Но по факту мое извещение о новом роде пропустили бы.

Однако я был хоть и сдержан, но зол.

— Дела рода, — ровно ответил я. — Мне есть, за что дать Астарабади герб, но раскрывать подробности я не буду.

Император прищурился.

Одной фразой я поставил его в крайне неудобное положение. Это помимо того, куда он сам себя загнал.

Наложить вето он по-прежнему может.

Да только он прекрасно понимает, что и я не буду молчать о подробностях этого разговора. Спроси меня кто из аристократов, я отвечу прямо: император даже дела рода ни во что не ставит.

А это приговор. Против такого императора поднимется вся страна.

Либо он прямо завтра вынужден будет сложить полномочия и передать власть сыну.

Император смотрел на меня с откровенной злостью. Я фактически выкручивал ему руки, и тот факт, что он сам подставился, ничего не менял.

И он прекрасно понимал, что я все понимаю. И знаю, что делаю.

Да, я рискую своими руками отдать страну Лакшти, если у них действительно есть планы переворота. Но меня окончательно достало такое отношение императора. И мальчиком для битья я быть отказываюсь.

В следующий раз император хорошо подумает, прежде чем вот так, на ровном месте, вызвать меня «на ковер». Отказаться от аудиенции я не могу, а вот отбить охоту у императора со мной общаться — запросто.

— Свободен, — бросил император.

Я молча склонил голову на прощание и вышел из его кабинета.

Своего решения император не озвучил, но мы оба понимали, что вариантов у него нет.

Роду Астарабади быть.

* * *

— Как все прошло? — спросил наследный принц, устроившись в кресле, где еще несколько минут назад сидел глава клана Раджат.

— Похоже, все, — на удивление спокойно ответил император. — Это окно возможностей тоже закрылось.

— Быстро, — качнул головой наследник трона. — Но я давно говорил тебе, зря ты парня дергаешь.

— До сих пор это было информативно, — равнодушно отмахнулся император.

Шакти императорского рода, о которой все в стране почему-то забывали, была связана с ментальным воздействием.

К тому же, императорский род был вечным. Только, в отличие от остальных древних родов, они не разбрасывались по разным сферам применения шакти. Зато ментальным воздействием они владели в самом широком смысле этого слова. И методик тренировки конкретных приемов шакти за тысячелетия жизни рода накопилось немало.

Чтение мыслей были способны освоить далеко не все члены императорского рода, это считалось чуть ли не самым сложным навыком. Но базовыми вещами вроде считывания поверхностных эмоций владели все.

А уж когда о твоих способностях собеседник не знает, а значит, и не защищается, пусть даже неумело и инстинктивно… Император не зря бесил многих высокопоставленных аристократов в стране. Он прекрасно знал, что и зачем делает.

Информации таким способом можно получить действительно немало.

— Разве? — хмыкнул наследник. — Мне за одну встречу Раджат рассказал больше, чем ты узнал за… сколько? Пару десятков аудиенций?

— Эта информация друг друга дополняет, — прищурился император. — И ты это прекрасно знаешь. Зачем опять меня провоцируешь?

— Я в этом вопросе с тобой не согласен, — ровно ответил наследник. — И раньше был не согласен, и сейчас. Ты ошибся с Раджат, признай уже это.

— Да-да, ошибся, — раздраженно отмахнулся император. — Кто ж знал, что именно этот пришелец так быстро взлетит? Остальные-то ничего выдающегося так и не показали. Даже Лакшти и Сидхарт, хотя от этих я ожидал большего.

Наследник только вздохнул. На словах отец не раз уже признавал эту ошибку, да только на его действия это никак не влияло.

— Я начинаю опасаться, что Раджат и со мной откажется иметь дело, — произнес он.

— Не думаю, —