В Ибадане охранник святилища долго размышлял над моей просьбой сделать фотографию Эшу, в итоге ответив «Да, но сначала мы принесем в жертву козу». Я решил, что жизнь козы слишком высокая цена для фотографии, а жертвоприношения должны совершаться по более важным поводам, чем съемка. Охранник казался невозмутимым и даже безразличным. Жертва, в отличие от фотографии, показала бы, что я хотел бы установить более тесные отношения с Эшу или другими ориша. Вместо этого я явственно сделал шаг назад и стал простым прохожим, который воображает, будто возможности Эшу ему не нужны. Но моя неудачная попытка должным образом выстроить отношения (в тех границах, которые ожидают охранники святилища и последователи Эшу) натолкнула меня на размышления над этими ожиданиями и опытом. Перечитывая работы коллег, посвященные переосмыслению анимизма, фетишизма, прорицания и дара, я пересмотрел свое понимание материальности религии. Не только материальное, вещи, используется людьми в религиозных актах. Нам уже неинтересно, что некоторые ученые считают основным значением использования вещей выражение веры. Мы уже продвинулись дальше, мы обнаружили, что религия – дело важное (religion matters) и дело материальное (materialist pursuit).

Йоруба, живущие религиозной жизнью, могут присоединяться к упомянутым религиям, но немногие из них живут так, как если бы их религия была набором идей, отгороженных от других аспектов их жизни. Они сопротивляются видимой очевидности статистики, присваивая, осваивая и встраивая элементы явно «чужих» религий в свой жизненный эксперимент. Они ищут определенности посредством установления отношений с другими, которые обладают могуществом (power), но необязательно трансцендентны. Эти отношения укрепляет дарообмен, в некоторых случаях сдержанный, в других – восторженный от излишеств. В этой главе, обращаясь, в частности, к работам Гарубы, Холбраада, Олссона и Карри, я исследовал материализацию идей в африканских религиях. Итог: в них не является сколько-нибудь обязательным разделение понятий (метафор, интерпретаций, учений, прорицаний, божеств) и материи.

Как подмечает Холбрад в отношении силы (power), которая является порошком, или порошка, который является силой в кубинском прорицании Ифа[52], «нужно лишь прекратить думать о концепциях и вещах как самотождественных сущностях и представить их как самодифференцирующие движения» (Holbraad 2007:218–9). Если мы позволим на мгновение вещам и идеям разделиться, как Гаруба в своем тексте – но не анализе – позволил материи и духу на время показаться разделенными, тогда мы можем прийти к выводу, что укорененная в нас привычка отделения и атомизации всех и каждой идеи или вещи препятствует нашему пониманию, теоретическому осмыслению и определению. Именно мы, позволившие себе усвоить эти привычки, а не те, кого мы исследуем, создали себе проблемы. Если вместо этого мы пересмотрим свои позиции, подходы и специфику воображения, то сможем понять не только анимистический материализм современных культур Африки и диаспоры, но и (хоть и не полностью, несмотря на значительные усилия) современную академическую культуру. В свою очередь это может помочь нам лучше понять практическую (performative) и материалистическую природу религий.

Какие стороны жизни имеют в виду евреи, когда в разговоре друг с другом или с другими употребляют слово «иудаизм»? Какова связь между словом «иудаизм» и словом «религия»? Если бы понятие «религия» возникло в иудейской среде, то какой род действий оно называло бы? Какие слова в иудейском религиозном дискурсе (будь то на иврите, идише, английском или любом другом языке) используются для схожих целей, когда иудеи говорят с иудеями?

Обычно в книгах, знакомящих с традицией иудаизма, говорится, что это религия закона и обычая (observance), предпочитающая ортопраксию ортодоксии, и наиболее ярко она проявляет себя в повседневных действиях, таких как отделение мясной от молочной пищи. Иудаизм – это религия для живущих сегодняшним днем; бессмертие ее не заботит. Она касается вопросов человеческой жизни, последовательно сосредотачиваясь на телах, движениях, материалах и отношениях. Модели лидерства в иудаизме обычно предполагают посредников, а не непререкаемых властителей. Все это свидетельствует о том, что иудаизм должен бы быть идеальной моделью для любого исследования, имеющего предметом вернакулярную, живую, материальную, практическую (performative) религию.

Я не намерен оспаривать этот тезис. Я хотел бы даже усилить его, заявив, что иудаизм определенно является религией в том смысле, в каком религией не является протестантизм. Я отдаю себе отчет в том, что и у иудаизма есть свой протестантизм/модернизм, но даже он испытывает влияние силы тяготения устоявшейся деятельностной (performative) традиции. В основном в этой главе я хотел бы отправиться «куда-то еще». Моя цель состоит не в том, чтобы ниспровергать превалирующие школьные представления об иудеях и иудаизме, но в том, чтобы описать одно известное событие, которое и подтверждает, и осложняет распространенные представления об иудаизме. На примере одного этого события я предлагаю рассмотреть иудаизм как способ формирования поведенческих привычек, считающихся допустимыми в сообществе. После описательного введения дальнейшие разделы будут посвящены традициям чтения текстов и традициям, касающимся пищи, посредством которых иудеи передают привычки дисциплинированной жизни, соблюдение законов, от поколения к поколению.

Выбрав место, знакомое (по крайней мере по названию) многим, мы начнем этот визит «куда-то еще» неподалеку от моря Галилейского (ям Киннерет или Бухайрат-Табария). На западном берегу озера стоит город Тверия, тысячелетиями являющийся значимым местом религиозной практики для последователей различных религий. Он всегда был местом важным для иудейского образования, веками притягивая влиятельных раввинов. Здесь похоронен Маймонид, великий философ и кодификатор иудейского закона XII века. Не будем медлить; это всего лишь географический ориентир. Однако даже случайному посетителю здешнего кладбища бросятся в глаза несколько важных вещей.

Могилы Маймонида и нескольких других великих раввинов являются центром внимания. Люди приходят помолиться на этих могилах. Знаки предписывают мужчинам и женщинам направляться по разные стороны большой ширмы, так чтобы они молились и совершали другие литургические действия по отдельности. В вестибюле при входе на кладбище расположены изображения покойных раввинов. Люди в молитве прикасаются к могилам. Я продолжаю использовать слово «молиться», но это слово в иудаизме обычно обозначает «разговор с богом». Официально иудейские власти категорически отрицают, что человек может просить умершего раввина ходатайствовать за себя, передавать молитвы богу или как-то содействовать на благо просящему в практических или духовных вопросах. Но именно это и происходит у могил. И этот аспект иудаизма крайне редко освещается, если ему вообще находится место, в большинстве книг об иудеях и иудаизме.