Матросов «Амфитриты» зазывали в таверны, угощая вином и закуской, чтобы послушать их хвастливые рассказы о морской схватке с римлянами. О прорате и погибших вместе с ним шести матросах почти не вспоминали. Как это обычно бывает, каждый старался выставить перед слушателями свои собственные подвиги.

Мемнон проводил Требация до самого его дома, по пути рассказав ему о своем намерении доставить из Гортины заказанное им оружие. По его просьбе Требаций предоставил ему в полное распоряжение трех своих рабов.

– Это хорошо, что ты не хочешь попусту терять время, – с одобрением сказал он. – А я завтра же дам тебе возможность выбрать на оружейных складах все, что посчитаешь нужным.

У Мемнона было предчувствие, что в Сицилии уже начались восстания. Он торопил главаря пиратов с выходом в море кораблей, предназначенных для охоты за римскими кибеями во исполнение «плана Клодия».

– Я обратил внимание, что двенадцать миапаронов уже приведены в порядок и готовы к спуску на воду. Было бы неразумно упустить время и не воспользоваться благоприятной погодой, которая установилась в последние дни.

– Пусть Блазион и его храбрецы несколько дней отдохнут на берегу, – сказал Требаций. – Они это заслужили. Передай им, что я распорядился всем им выдать тройное жалование. А тебе хочу напомнить еще раз: главным для нас является не доставка оружия сицилийским заговорщикам, а Клодий с его замыслом стоимостью в сорок миллионов сестерциев. Когда доберешься до Гераклеи, передашь ему от меня, что я согласен на тридцать процентов, которые он требует, хотя и двадцать процентов сделали бы его одним из первых богачей в Риме. Пусть подавится! Я не хочу больше терять драгоценное время, торгуясь с этим мошенником. В нашем распоряжении осталось всего шесть месяцев, пока в Сицилии хозяйничает Нерва. Если все пройдет гладко, этот год можно будет считать куда более урожайным, чем три минувших вместе взятых.

– Прошлым летом мы совсем неплохо ощипали Счастливую гавань Остии под самым носом у римлян, – с улыбкой заметил Мемнон.

– Не спорю… Но часть увезенных оттуда товаров до сих пор не распродана, а мне нужны живые деньги, чтобы оплатить строительство новых кораблей на верфях Киликии. Миапароны наши хороши только против торговых посудин, а я хочу обзавестись либурнийскими кораблями, такими, как «Амфитрита», которая, кстати сказать, очень хорошо показала себя в бою.

Напоследок Требаций сказал Мемнону:

– Если быть справедливым, Клодий стоит больше тридцати процентов. Поэтому хорошенько оберегай нашего публикана от всяких случайностей в такое тревожное время. Я имею в виду опасности, которые могут грозить ему от его собственных рабов. Вдруг они взбунтуются и прибьют его, как это делается в подобных случаях. Постарайся убедить римлянина перебраться из имения за спасительные стены Гераклеи.

Мемнон в тот же день, несмотря на усталость, отправился к развалинам Феста в сопровождении одного из трех рабов, предоставленных ему Требацием. Он решил забрать из своего тайника все остававшиеся там деньги. В прошлый раз он взял оттуда около двух талантов. Больше половины этой суммы Мемнон передал в задаток торговцу оружием из Гортины. Пятьсот драхм он оставил Ювентине, когда прибыл в Убежище, две с половиной тысячи драхм заплатил Видацилию за Леену и еще триста отдал Варию. Ему оставалось доплатить десять тысяч драхм торговцу оружием.

Двух рабов, снабдив их деньгами, которые ссудил ему знакомый меняла, обосновавшийся в Новой Юнонии, он послал в Гортину. Рабы должны были разыскать там торговца, который обещал Мемнону закупить для него оружие. Он поручил им также нанять повозки с мулами для перевозки груза в Новую Юнонию. Сам Мемнон рассчитывал прийти в Гортину к вечеру того же дня.

Когда-то, видимо, более тысячи лет назад, к берегу моря вела от Феста мощеная дорога, но от нее остались лишь едва приметные следы. В некоторых местах попадались еще тесаные камни, поставленные вдоль дороги специально для всадников, которые вскакивали с них на своих лошадей. Впрочем, от древних руин до морского побережья было совсем недалеко: весь путь можно было пройти скорым шагом за два-три часа.

Около полудня Мемнон и его спутник, пройдя пять миль берегом Электры, добрались до развалин Феста.

Поднявшись на холм, они вошли во дворец с полуразрушенными колоннами и, перешагивая через обломки камней, приблизились к тому месту, где под тяжелой гранитной плитой Мемнон хранил свои сокровища. С помощью раба александриец отодвинул плиту в сторону. Вдвоем они выгребли щебень из ямы, со дна которой подняли увесистый мешок из толстой воловьей кожи.

Этот тайник Мемнон устроил два года назад после удачных морских походов к берегам Греции и Малой Азии. Тогда он задался целью собрать необходимую сумму денег и затеряться с ними в одном из городов Крита или в Греции. Там он, следуя завету Эпикура, которого считал самым мудрым из философов, предполагал «жить незаметно». Время шло, удача долго сопутствовала ему, несмотря на многие опасные перипетии. Количество серебряных монет в его тайнике росло. Потом он попал в Рим презренным гладиатором, испив до дна чашу позора и отчаяния. Только встреча с Ювентиной, со своей первой и настоящей любовью, стала для него главной удачей в жизни. Он потерял ее и вновь нашел, но успел связать себя священной клятвой верности пиратскому сообществу. Вместе с этим роковым шагом и стремлением принять непосредственное участие в войне рабов против Рима жизнь его приобрела новый смысл. «Жить незаметно» не получилось, и деньги уже не имели для него былого значения…

Все монеты из тайника Мемнон рассыпал по двум кожаным сумкам, которые купил в торговой палатке перед выходом из крепости. В каждой из них уместилось примерно по одному таланту.

Через два часа Мемнон и раб вернулись в крепость.

В лавке менялы серебро было взвешено, и получилось чуть больше двух талантов. Мемнон подсчитал, что после того, как он полностью расплатится с торговцем оружия, у него останется около трех тысяч драхм. Эти деньги Мемнон решил взять с собой в Сицилию, обменяв их у ростовщика на золотые монеты, чтобы не обременять себя тяжестью серебра и иметь возможность носить все деньги в поясе.

Вернув меняле полученную от него ссуду, Мемнон в сопровождении Аркада (так звали раба Требация) отправился в Гортину.

Город находился в двенадцати милях к северу от моря. Это был один из самых значительных городов Крита. Гортинцы в случае войны могли выставить свыше трех тысяч воинов. Войско такой численности не мог собрать ни один из критских городов. Государственный порядок в Гортине во многом напоминал староспартанский, но был более демократичен. Общественные рабы-земледельцы, называвшиеся кларотами, имели больше прав, чем спартанские илоты. Они могли сдавать свой земельный надел в аренду и заниматься торговлей. Кроме того, господин, если он не имел свободнорожденных наследников, мог по завещанию передать клароту свое имущество, и тот становился полноправным гражданином. В отличие от спартанцев свободные граждане Гортины не делали взносов, чтобы принимать участие в общественных обедах, как это происходило в Спарте. Государство само заботилось о прокормлении мужчин, женщин и детей67.

Когда Мемнон и Аркад подошли к городским воротам, уже стемнело. Двух рабов Требация он нашел в условленном месте. Это была знакомая ему ночлежка, в которой находили приют самые бедные путешественники. Рабы уже сделали свое дело, не только наняв повозки, но и позаботившись о погрузке на них оружия и доспехов.

Пока собирались погонщики мулов, а Мемнон договаривался с торговцем оружия о сумме неустойки за долгое хранение товара, прошло не так уж много времени. В два часа пополуночи двадцать груженых повозок, влекомых мулами, вместе с сопровождавшими их погонщиками двинулись из города.

На рассвете обоз прибыл в крепость.

Оставив рабов охранять груз, Мемнон отправился к Блазиону, который еще раньше любезно предоставил ему комнату в своем доме. Смертельно уставший, он мечтал только о том, чтобы где-нибудь преклонить голову.

У Мемнона, до того как он попал в плен к римлянам, был