Корабли уже миновали Абрикс, когда небо сплошь заволокло тучами, принесенными усиливавшимся с каждой минутой западным ветром. Это был переваливший через сицилийские горы горячий ветер со стороны ливийских пустынь.

Незадолго перед закатом эскадра достигла бухты Улисса.

Блазион, предчувствуя близость сильной бури, приказал матросам вытаскивать миапароны на песчаный берег в полумиле южнее бухты. Более тяжелая «Амфитрита» бросила якорь в бухте рядом с «Дельфином», небольшим грузовым кораблем Геренния, хозяина Убежища.

Мемнон одним из первых соскочил на берег с борта либурны и поспешил в усадьбу.

Геренний уже готовился к приему гостей. Его люди давно заметили приближающуюся пиратскую флотилию. О скором прибытии гостей с Крита Геренний был заранее предупрежден Требацием через Гераклеона, когда архипират посетил Убежище в последний раз. По приказу хозяина рабы расставляли в саду столы и скамьи, растягивали над ними крыши из парусины на случай дождя…

* * *

Под навесом у входа в дом стояли Ювентина и Леена.

Ювентина, увидев Мемнона, побледнела и молча протянула к нему руки.

Александриец подбежал к ней, торопливо обнял и тихо сказал:

– Здравствуй, родная. Сейчас здесь соберется много людей. Уйдем в крипту. Не хочу, чтобы нас видели вместе.

– Я тоже не хочу никого видеть, кроме тебя, – прошептала она.

Быстро сгущались сумерки.

За мысом, южнее бухты, матросы вытаскивали миапароны на песчаный берег и тут же начинали устанавливать свои палатки под обрывом: там меньше давал себя знать усиливавшийся западный ветер. Над изрытым волнами свинцовым морем ветер гнал низкие мрачные тучи. Сотрясались палатки, и, как тростник, гнулись мачты одиннадцати кораблей, выстроенных тесно в ряд вдоль берега, на который с громовым шумом обрушивались пенистые мутно-зеленые волны.

Во дворе усадьбы начали собираться навархи и прораты.

Геренний обнял Блазиона и пригласил гостей занимать места за расставленными в саду столами, у которых суетились рабы и рабыни…

Мемнон и Ювентина незаметно для всех покинули усадьбу и знакомой тропинкой спустились к морю.

Уже совсем стемнело. Гремел гром. Зигзаги молний то и дело озаряли бушевавшее море.

Прижимаясь к скалистому обрыву, Мемнон и Ювентина шли, осыпаемые солеными брызгами, которые долетали до них от разбивавшихся о берег волн.

Когда они пробрались в пещеру, Мемнон разыскал в темноте место, где еще в прошлый раз им были припрятаны завернутые в тряпицу огниво, кремень и сухой трут. Довольно долго он высекал огонь. Наконец трут загорелся. Сначала Мемнон зажег восковой факел, потом подлил масло в лампы, висевшие на канделябрах в темных углах пещеры, и засветил их.

В крипте еще оставались несколько толстых махровых ковров. Мемнон расстелил на полу один из них, потом привлек к себе Ювентину. Губы их слились…

Всю ночь бушевала непогода. Мемнон и Ювентина, тесно прижавшись друг к другу, негромко беседовали, прислушиваясь к доносившемуся до них яростному шуму ветра и грохоту прибоя.

Ювентина говорила о том, что после приезда Сирта и Леены она перестала чувствовать себя такой несчастной и одинокой, как это было в первые дни ее пребывания в Убежище.

– Я рад, что тебе здесь понравилось, – сказал Мемнон.

– Да, мне не на что жаловаться… Солнце, море… Хвала богам, Леена хоть немного отвлекает меня от дум о тебе. Знаешь, я учу ее греческой грамоте. Она очень способная. Мы целыми днями проводим время у моря и пишем на песке…

– Дай мне наглядеться на тебя, пока не погасли лампы… Как ты прекрасна!

– Я так боюсь, что когда-нибудь надоем тебе…

– Замолчи! Ты первая, единственная и вечная моя любовь…

– Если ты полюбишь другую, я умру…

– А я, если ты будешь меня сердить, съем тебя, как Полифем…

Они еще долго говорили друг другу милые глупости и уснули, счастливые…

* * *

Буря не утихала три дня.

Пираты были рады предоставленной им возможности хорошенько покутить на берегу, тем более что Геренний, не скупясь, открыл для них все свои винные погреба.

Мемнон и Ювентина старались быть подальше от буйной вольницы, дорожа каждым мгновением, проведенным вместе. Пирующие навархи и прораты только однажды видели их за общим столом. Красота Ювентины никого из них не оставила равнодушным. Все хором поздравляли Мемнона за удачный выбор жены.

Поздними вечерами влюбленные уходили в «пещеру циклопов», где царили тишина и покой. Крики веселившихся в усадьбе моряков сюда не долетали.

По утрам они приходили в конюшню и, взяв лошадей, совершали на них прогулки по окрестностям. У Геренния были четыре верховые лошади. Старик разрешил Мемнону и Ювентине брать их, когда им заблагорассудится.

Во время этих верховых прогулок Ювентина рассказала о том, что уже много раз ходила в город и трижды побывала в театре. Мемнон же с удивлением вспомнил, что в последний раз посетил театр только в Александрии. Это было шесть лет назад.

Сирт и Леена тоже постоянно исчезали куда-то, и, похоже, именно в эти дни между ними установились отношения более нежные, чем простая дружба.

Первым это заметил Мемнон.

– А что? По-моему, оба они очень подходят друг другу, – сказал он.

– Ты шутишь? – удивилась Ювентина. – Сирт… по-моему, он слишком стар для нее.

Мемнон посмотрел на нее с грустной улыбкой.

– Но ведь и я на целых десять лет старше тебя, – напомнил он.

– О чем ты говоришь, глупенький мой! Десять лет! Разве это большая разница? Именно такая дистанция в возрасте и должна быть между мужчиной и женщиной, – уверенно заявила она.

На четвертый день ветер начал стихать. Блазион приказал матросам прекратить попойки, так как намеревался вывести корабли в море уже следующим утром.

В тот день Мемнон и Ювентина побывали в окрестностях Абрикса и Ациса.

Местность возле Ациса очаровала их обилием зелени. Город полукольцом окружали великолепные виллы, виноградники и фруктовые сады.

Ацис был небольшим городком, но имел крепкие стены и высокие башни. Мемнон отнесся к этому чисто по-военному:

– Похож на сиракузский Эвриал. Его можно взять лишь измором, осадив с суши и с моря.

А Ювентина в это время смотрела на белую вершину Этны, от которой поднималась к небу длинная струя серого дыма.

– В Катане я слышала пророчество одного мага, который уверял, что в следующем году произойдет большое извержение, – говорила она, заслоняя рукой глаза от яркого солнца.

Мемнон рассказал Ювентине, что город Ацис получил свое название от имени местного пастуха, возлюбленного Галатеи, одной из пятидесяти нереид.

– Но судьба красавца Ациса была трагична. Его из ревности убил свирепый циклоп Полифем, случайно увидевший, как влюбленные ласкали друг друга. Сама Галатея едва спаслась от одноглазого великана, бросившись в море. Полифем же еще долго буйствовал на берегу, бросая ей вслед огромные камни… Вон, видишь эти черные скалы, торчащие из воды? Говорят, это те самые камни, которые швырял в море циклоп. Моряки до сих пор называют это место Скалами Циклопов…

На обратном пути Мемнон вспомнил о Варии. Он был уверен, что фрегеллиец очень скоро заявит о себе, возглавив мятеж на западе острова.

– Только бы мне удалось вовремя поспеть с оружием, до того, как против восставших выступит римский претор.

Ювентина, слушая его, украдкой вздохнула. Ее страшила мысль, что Мемнон, примкнув к восставшим, подвергнет себя смертельной опасности.

– Но ты ведь еще долго будешь связан делами в Гераклее? – тихо и с надеждой спросила она.

– Требаций обещал прислать мне замену, – не замечая ее тревоги, ответил Мемнон. – Думаю, к этому времени вся Сицилия окажется в руках восставших. Я уверен в этом…

В четвертую ночь их пребывания в Убежище на небо снова набежали тучи, шел сильный дождь, сверкали молнии, гремел гром.

В крипте было холоднее обычного, и влюбленные просыпались часто. Только под утро, накрывшись вторым толстым ковром, они согрелись и крепко уснули.

Их разбудил яркий луч солнца, прорезавший сумрак пещеры сквозь самое большое отверстие в ее стене со стороны моря и бивший им прямо в лица.