собственный небольшой домик с садом за пределами крепости, но его прошлым летом заняла вдова погибшего матроса, получившая на это разрешение конвента ввиду того, что прежний владелец дома, то есть Мемнон, пропал без вести. У вдовы было двое малолетних детей. Мемнон не стал оспаривать свое право на это жилище…

* * *

На следующий день Требаций, как он и обещал Мемнону, лично занялся обходом всех складов крепости, где могло храниться оружие. Сопровождавший его Мемнон отбирал в первую очередь мечи, копья, саррисы и щиты. Мечей, как он и предполагал, было немного. В их числе Мемнон нашел только две сотни испанских мечей, отнятых пиратами у римских солдат, с которыми им в разное время приходилось сражаться. Остальные мечи были греческими или македонскими. Они были легче и короче испанских. Из доспехов александриец решил взять с собой только латы, защищавшие грудь, и железные дорийские шлемы с широкими нащечниками – они были очень крепкими и надежно защищали голову. От поножей и наколенников он отказался как от лишнего груза.

На одном из складов он обнаружил несколько тюков с туниками и плащами, а на другом – двадцать связок легких дротиков. И одежду, и дротики Мемнон решил взять с собой.

Во вторую половину дня, когда александриец еще находился у кораблей, помогая матросам смолить днища миапаронов, крепить мачты и приводить в порядок снасти, к нему подошел раб Блазиона с приглашением на андрий, общественный обед, который, по критскому обычаю, моряки всегда устраивали в перерывах между совместными морскими походами.

Мемнон отправился в дом Блазиона. Там уже собрались все навархи и прораты кораблей, которые должны были принять участие в новом походе. Александрийца встретили шумными приветствиями. Хозяин дома как раз перед приходом александрийца расписывал перед гостями его беспримерную храбрость, проявленную в бою у Трогила.

Среди моряков, сидевших за столом, Мемнон увидел Мамерка Волузия. Тот взглянул на него со странным выражением лица.

Блазион, не знавший о вражде между ними, усадил Мемнона рядом с молодым латинянином, после чего объявил всем, что вместо павшего смертью храбрых Секста Музония Таврина он назначает проратом «Амфитриты» не менее достойного Мамерка Волузия, зарекомендовавшего себя опытным моряком. Все зааплодировали, а Мамерк, поднявшись с места, благодарил наварха, обещая исполнять свои обязанности не хуже, чем его доблестный предшественник.

Мемнон решил первым заговорить с Мамерком, подавив неприязнь к нему.

– Я рад, что ты оправился от полученной раны, – обратился он к нему подчеркнуто спокойным и миролюбивым тоном в самый разгар пиршества.

– Этим я обязан Умбрене, которая самоотверженно ухаживала за мной и не дала ране воспалиться, – хмуро ответил Мамерк, сделав ударение на словах «обязан Умбрене».

Он явно давал понять, что не чувствует себя в долгу перед Мемноном за проявленное им великодушие во время схватки на берегу Электры.

– Однако Вивенций умер, – помолчав, продолжал Мамерк, – и я должен предупредить тебя, что все мы, его друзья, поклялись отомстить за него.

– Это очень любезно с вашей стороны, – с ироническим презрением улыбнулся Мемнон. – Видимо, сама Фортуна вас троих сберегла, чтобы вы теперь имели возможность мстить мне за Вивенция. Это, конечно, она удержала мой меч, готовый пронзить троих негодяев, совершивших на меня разбойничье нападение.

Лицо Мамерка побагровело.

– Ты сколько угодно можешь пенять мне на мою неблагодарность, но я всегда буду стоять между тобой и Умбреной, так и знай, – с непримиримой враждебностью проговорил он сквозь зубы.

– Не мучай попусту себя и ее своей ревностью. Я признаю, что Умбрена самая красивая женщина в Новой Юнонии, но у меня есть другая, и я ее ни на кого не променяю.

– Хотелось бы этому верить, – произнес вполголоса Мамерк, бросив на александрийца взгляд, полный сомнения.

– Передай своим друзьям, пусть никто из них в следующий раз не ждет от меня пощады, – хмурясь, произнес Мемнон.

– Что ж, это будет с твоей стороны совершенно справедливо. Сам-то ты поступил опрометчиво, проявив неуместное здесь благородство.

– Да, мне следовало бы пожалеть об этом, но я уже не особенно опасаюсь своих врагов на Крите, потому что очень скоро навсегда покину этот неприветливый край.

– Навсегда? – оживился Мамерк. – Ты не шутишь?

– Нет, – коротко ответил Мемнон.

Мамерк опустил глаза и больше не проронил ни слова.

Пиршество вскоре превратилось в попойку, затянувшую трапезу до первой стражи ночи.

После того как гости разошлись, Мемнон подробно рассказал Блазиону, который после выпитого вина вполне способен был поддерживать серьезный разговор, о планах заговорщиков в Сицилии.

Блазион слушал его, делая время от времени одобрительные замечания.

– Можешь не сомневаться, что здесь, на Крите, встретят известие о восстании рабов с большим сочувствием, – говорил он. – Не только пираты, но и все критяне будут молиться за вас бессмертным богам.

– Стало быть, на Крите всерьез опасаются вторжения римлян? – спросил Мемнон.

– Все понимают, что только война с кимврами отвлекает Рим от дальнейших завоеваний. Крит – на очереди. Это ясно любому здешнему пастуху. Но если, помимо кимвров, против Рима поднимутся и сицилийские рабы, Крит еще долго будет свободным.

Блазион в знак особого расположения к гостю, учитывая его цветущий возраст, прислал ему на ночь одну из своих молодых рабынь. Это была рослая красавица с длинными стройными ногами, одетая в короткий хитон с глубоким вырезом на высокой и упругой груди. Но Мемнон обратил на ее прелести не больше внимания, чем если бы был каменным.

Выпроводить девушку было нельзя: это обидело бы хозяина дома. Он поцеловал ее, но тут же сказал извиняющимся тоном, что очень устал за весь этот сумасшедший день и думает только о том, чтобы поскорее забыться сном.

– Мне уйти? – неуверенно спросила она.

– Нет. Ложись рядом и спи спокойно.

Проснувшись на рассвете, он увидел, что девушка уже стоит возле кровати в препоясанном хитоне и поправляет на голове волосы.

– Ты спал, как убитый, – усмехаясь, сказала она. – Лишь под утро зашевелился и пробормотал что-то… кажется, это было имя женщины. Это из-за нее ты пренебрег мною? – с шутливой ревностью спросила девушка.

Мемнон с сонной улыбкой протер глаза.

– Ты права, красавица. Если бы ты знала, как я ее люблю. Только о ней и думаю. Не обижайся… и ничего не говори своему господину. Он меня неправильно поймет… то есть подумает, что я остался недоволен такой красивой девушкой, как ты, а я от всей души ему благодарен за его гостеприимство.

Глава седьмая

Снова Убежище. – Прогулки влюбленных

Во вторую половину таргелиона на всем восточном побережье Сицилии долго держалась ветреная погода. Над беспокойным морем сгущались тучи.

В бухте Улисса раскачивался на волнах небольшой грузовой корабль, готовый к выходу в море. Но Геренний, старый и опытный моряк, чутьем определил приближение большой бури и отложил поездку в Мессану, где он нашел покупателей на златотканые ковры и серебряную посуду.

Кроме товаров, приготовленных для продажи, в самом дальнем углу «пещеры циклопов» лежали сваленные в одну небольшую кучу книжные свитки. Здесь было собрание из нескольких десятков книг, в основном на греческом языке. Можно было только гадать, как эти книги попали к пиратам и почему невежественные эвпатриды моря сразу не выбросили их за борт как ненужный мусор, вместо того, чтобы брать на себя труд переносить их сюда. Видимо, среди морских разбойников время от времени появлялись люди образованные, знавшие цену этим свиткам, в числе которых были сочинения Эпикура, Платона и других философов.

Ювентина из чистого любопытства присутствовала при погрузке ценностей на корабль и обратила внимание на эти книги. Она попросила Геренния отдать их ей во временное пользование. Старик, относившийся к ней очень благожелательно, тут же объявил, что он все эти книги приносит ей в дар.

Для начала Ювентина отобрала для прочтения греческих историков – Геродота, Фукидида, Ксенофонта и Полибия. По утрам отрывки из этих книг Ювентина вслух читала Леене…

Видацилий в точности выполнил обещание, данное