Небо расчистилось от туч. Перед воротами усадьбы Мемнон и Ювентина несколько раз поцеловались долгими и страстными поцелуями. Но сердцами их быстро овладевала печаль. Ясное утро и утихший ветер напомнили им о близкой разлуке.

– Я обязательно буду присылать тебе письма из Гераклеи, – пообещал Мемнон, сжимая подругу в объятиях.

– Разве это возможно? – вздохнув, спросила Ювентина.

– О, сицилийских письмоносцев можно назвать вездесущими. Они проникают в самые глухие места. Я им подробно расскажу, как найти Убежище, и ты получишь возможность отвечать на мои письма, пока я буду находиться в Гераклее…

Глава восьмая

Мемнон под Гераклеей. – Последняя встреча с Клодием. – Кузнец Эргамен. – Гита. – Схватка в ущелье

От бухты Улисса корабли Блазиона за два дня с двумя остановками на ночь покрыли расстояние в триста римских миль и на третий день, перед самым закатом, пристали к пустынному берегу у Скал Лестригонов, в трех или четырех милях от Гераклеи.

Пираты под руководством Мемнона к полуночи выгрузили на берег все оружие и снаряжение, хорошо замаскировав его в нескольких глубоких скальных расщелинах.

Когда взошла луна, эскадра продолжила свое плавание вдоль побережья. Ей предстояло, обогнув западную оконечность острова, выйти в Тирренское море. Именно там, по «плану Клодия», пираты должны были захватывать римские корабли с хлебными грузами, идущими в Остию из сицилийских гаваней.

Мемнон, не теряя времени, пошел прямиком от моря и еще задолго до рассвета выбрался на дорогу, тянущуюся вдоль побережья. Не останавливаясь, он зашагал в сторону Гераклеи.

При нем была гостевая табличка Клодия на имя Гая Цестия. Публикан, конечно же, предупредил управителя виллы. Мемнон мог рассчитывать, предъявив ему табличку, на хороший прием даже в случае отсутствия хозяина.

Усадьбу римлянина он нашел без труда. Первый же встречный пастух подробно рассказал ему, как к ней пройти. Владения Клодия простирались вдоль левого берега Галика, там, где через реку был перекинут большой свайный мост.

В роще Паликов Сальвий рассказывал Мемнону, что в свое время Клодий скупил у местных крестьян до трех тысяч югеров пахотной земли, на которой теперь трудились около семисот невольников. С тех пор он считался одним из самых крупных землевладельцев в области Гераклеи. По богатству он уступал только гераклейцу Серапиону, чья усадьба находилась по соседству, на правом берегу реки. В имении Серапиона работало свыше двух тысяч рабов. Сальвий и Терамен были из их числа.

В два часа пополудни Мемнон подошел к воротам усадьбы Клодия. Отсюда хорошо были видны река и крепкий деревянный мост, соединявший оба берега. Вдалеке, за холмами, покрытыми зеленью виноградников и оливковых рощ, возвышались стены Гераклеи.

Ворота усадьбы были распахнуты настежь. Александриец сразу обратил внимание на царившее во дворе оживление. Там было полно народа и слышалась латинская речь.

За оградой виллы, ближе к реке, выстроившись в шесть или семь рядов, чернели кожаные солдатские палатки. Возле них прогуливались вооруженные часовые. Мемнон без труда узнал в них римских легионеров. У каждой палатки были составлены в кружок длинные копья и грудами лежали на земле прямоугольные выгнутые щиты.

По числу палаток Мемнон определил, сколько легионеров разместилось в лагере. Он насчитал двадцать палаток. У римлян обычно каждая палатка вмещала десять солдат во главе с деканом.

«Их не менее двухсот, – подумал Мемнон. – И это, конечно же, легионеры преторской когорты».

Ему было известно, что из провинций, по приказу сената, были отозваны все римские отряды для участия в войне с кимврами. Только преторы провинций могли иметь своем распоряжении по нескольку центурий римских солдат для личной охраны. Их называли преторианцами.

«Но если претор начал объезд провинции по судебным округам, то он должен быть либо в Тиндариде, либо в Агригенте, а никак не в области Гераклеи», – снова подумал Мемнон, и его охватило нехорошее предчувствие.

У самых ворот он остановил пробегавшего мимо него раба и спросил, дома ли господин.

Раб ответил, что господин дома, но никого не принимает, потому что очень занят: у него остановился сам претор Сицилии.

– А, так это солдаты преторской когорты? – спросил Мемнон, занятый мыслями о том, связано ли появление претора в области Гераклеи с восстанием рабов или же тот прибыл сюда по какой-то другой причине.

– Ты очень сообразителен, – ответил раб, взглянув на него с пренебрежительной усмешкой.

– Не умничай и доложи господину, что прибыл Артемидор Лафирон по важному делу, – нахмурившись, приказал Мемнон. – А если заставишь меня долго ждать, я позабочусь о том, чтобы тебя сегодня же хорошенько высекли.

Раб молча повиновался и ушел в дом. Вскоре он вернулся, сказав, что господин приказал провести его к заднему крыльцу. Когда Мемнон и раб, завернув за угол дома, вышли к небольшому портику с четырьмя толстыми деревянными столбами, подпиравшими его двускатную крышу, из дверей показался Клодий, который был сильно пьян и с трудом держался на ногах.

Увидев Мемнона, он с радушием пьяницы обнял его и расцеловал.

– Дорогой мой глад… диатор! – икая, выговаривал публикан. – Я все это вре… время ждал, когда же ты… наконец, появишься… Где ты пропадал? А то ведь пора… давно пора заняться делами…

– В нашем распоряжении, по меньшей мере, еще дней пять или шесть, перед тем как в Гераклею доставят первую партию зерна, – отвечал Мемнон, мысленно прикидывая, способен ли римлянин серьезно обсуждать какие-нибудь дела будучи в таком состоянии.

– Эй, старуха! Что несешь? – крикнул Клодий пожилой рабыне, проходившей мимо с кувшином в руках.

– Это вино, мой господин, – отвечала рабыня. – Я несу его солдатам по приказу домоправителя.

– А ну-ка, дай сюда, – выхватил Клодий из ее рук кувшин и сделал несколько коротких глотков, чтобы унять икоту.

– Сегодня мне не до тебя, приятель, – оторвавшись от кувшина, сказал Клодий Мемнону. – Сам претор удостоил меня своим посещением… Вместе мы решили отпраздновать победу… Позавчера он, хвала богам, разделался с мятежниками…

– Разделался с мятежниками? – переспросил Мемнон, почувствовав неприятный холодок в груди. – О каких мятежниках ты говоришь?

– Как? Ты ничего не знаешь? – удивился Клодий.

– Я всего несколько часов назад сошел с корабля.

– Ну, тогда слушай… Дней пятнадцать назад некий Варий, ссыльный латинянин, подбил на восстание четыреста рабов в области Галикий. Они хотели соединиться со здешними смутьянами, но претор явился вовремя и уничтожил их всех от лысого до лысого. Будем надеяться, что он навсегда отучил рабов бунтовать… Что это с тобой? – спросил он, увидев, что бывший гладиатор изменился в лице.

– Да нет, ничего, – ответил Мемнон, быстро справившись с волнением. – Просто очень устал, хотелось бы отдохнуть с дороги.

– О, у меня в доме много свободных комнат!.. Эй, раб! Подойди сюда!..

Клодий едва успел распорядиться, чтобы раб отвел гостя в одну из пустующих комнат, как вдруг появился человек в тоге (видимо, домоправитель) и доложил:

– Господин, меня послал к тебе претор. Он хочет видеть тебя.

– Пошли, – буркнул Клодий.

Он оперся рукой на плечо домоправителя и, пошатываясь, двинулся вместе с ним по длинному андрону, ведущему в глубину дома.

Раб повел Мемнона следом и вскоре услужливо распахнул перед ним дверь небольшой комнаты.

Но Мемнон уже решил больше не задерживаться на вилле Клодия.

Известие о гибели Вария и его отряда потрясло его. В голове его мелькали предположения: «Выбрал неудачное место для защиты? Был неожиданно застигнут врагом на открытом месте? Хотя в это трудно поверить… Варий не мог позволить себе увлечься пустой надеждой одолеть римлян в правильном бою. Нет, нет, произошло что-то непредвиденное…».

Он вспомнил о своем разговоре с Сальвием в роще Паликов. Латинянин сказал ему тогда, чтобы он при случае навестил в усадьбе Серапиона кузнеца Эргамена, который был посвящен в заговор. Этот кузнец должен был проводить его к Каприонской горе, где нашли временное убежище Сальвий и его товарищи, бежавшие из имения.

– Далеко ли отсюда вилла Серапиона? – спросил Мемнон у раба.

– Она