Кроме того, Лифляндия обговорила сохранение университета и профессорско-преподавательского состава евангелическо-лютеранского вероисповедания (параграф 4). На это требование царь ответил согласием и пообещал присылать в университет молодежь для обучения со всех земель империи, что, без сомнения, являлось свидетельством намерения Петра I использовать образовательные возможности провинций в осуществлении его реформ.

А вот в отношении прав на обладание поместьями тексты капитуляций не дают ясной картины. Тем не менее можно понять, что лифляндское дворянство все же добилось для себя исключительного права на владение землей (параграф 19), тогда как жителям Риги было только обещано право на ее приобретение.

В целом правовое положение Прибалтики изобиловало спорными вопросами, что приводило к конфликтам вплоть до кодификации провинциального права. Затем в параграфе 876 Уложения от 1845 года[214] было сделано разъяснение, что в Лифляндии правом собственности на поместья обладают только знатные люди, а в Курляндии, Эстляндии и на острове Эзель – дворяне, числившиеся в списке дворянских родов. При этом значимость данного вопроса заключалась в том, что политические права того или иного человека в Прибалтике зависели от обладания им поместьем. Ведь во всех трех провинциях, как и на Эзеле, на факте обладания поместьем основывалась вся система сословных учреждений дворянства.

Формы сословных учреждений дворянства в трех прибалтийских провинциях развивались по-разному. Эти различия, касавшиеся строения органов власти и привилегий сословий, определяли также содержание и своеобразие Уложения, в котором в 1845 году русское правительство признало право на автономию данных территорий. При этом оно задумывалось как первая и вторая части всеохватывающей кодификации. Тем не менее именно в разнообразии предоставлявшихся прав и заключалась гарантия внутреннего единства прибалтийских провинций и сущность их исторически сформировавшейся самостоятельности.

То же обстоятельство, что до конца XIX века можно было говорить о немецких прибалтийских провинциях России, не в последнюю очередь основывалось на параграфе 121 провинциального права, определявшего канцелярский язык. Он гласил, что делопроизводство властей в прибалтийских губерниях должно вестись в целом на немецком языке. Исключение составляли только крестьянско-общинные суды, где официальными языкам оставались соответственно латыш ский и эстонский языки. Такое общее положение касалось всех органов власти без исключения, то есть и провинциальных и городских, а также сословных и государственных органов управления. А чтобы исключить любое сомнение относительно русского языка, в специальном примечании к этому параграфу говорилось, что для составления документов на русском языке и ведения переписки с центральными властями и учреждениями империи, а также властными инстанциями других губерний в прибалтийских губерниях имеются особые канцелярии и переводчики.

В Эстляндии, в которой отмечалось соблюдение принци па правовой преемственности, сохранилось право на самостоятельное изменение состава коллегии ландратов, являвшейся Верховным земельным судом и в политическом отношении верхней палатой парламента одновременно. Правда, в конце XVIII столетия это право было ограничено тем, что дополнительные выборы могли осуществляться только из трех предложенных дворянством кандидатов. Предводитель же дворянства избирался из трех кандидатов, предложенных коллегией ландратов.

Под председательством предводителя дворянства ландраты в количестве двенадцати человек и избранные в четырех округах (Харью, Вирланд, Ервен и Вик) двенадцать окружных депутатов образовывали дворянскую коллегию, представлявшую дворянство между ландтагами.

В работе последних принимали участие все без исключения занесенные в дворянский список знатные люди. При этом право участия в заседаниях ландтагов накладывало и определенные обязанности, и за неуважительную причину неявки на заседание ландтага на виновников налагались денежные штрафы. Предметом обсуждения на ландтагах являлись любые вопросы, касавшиеся «прав, интересов и институтов дворянства или благополучия всего края».

Эстляндский ландтаг обладал правом одобрения налогов и законодательной инициативы. При этом ни один избранный эстляндским дворянством чиновник не нуждался в одобрении занятия им своей должности со стороны государства, что являлось исключительной прерогативой Эстляндии. Ведь в управлении своим краем дворянство обладало полной автономией, и даже надзорное право назначенного имперским правительством губернатора ограничивалось проверкой законности его решений.

В Лифляндии, конституция которой не раз подвергалась разного рода потрясениям, ландтаг тоже обладал расширенными правами. Однако, в отличие от Эстляндии, в вопросах одобрения налогов здесь принимали участие и жители сельской местности, точнее, не занесенные в дворянский список помещики. Правда, явка на заседания ландтага последних не являлась обязательной. Кроме того, на ландтагах Рига была представлена двумя депутатами, обладавшими вдвоем одним голосом.

Избранные дворянством двенадцать окружных депутатов вместе с тоже избранной дворянами коллегией ландратов и двумя депутатами от национальной кассы образовывали под председательством ландмаршала (предводителя дворянства) конвент (собрание) знати, который соответствовал дворянской коллегии в Эстляндии. При этом в качестве подлинных уполномоченных лифляндского дворянства и земства выступали окружные депутаты, которые непосредственно отвечали перед ландтагом за принимаемые решения конвента.

Избираемые на пожизненный срок ландраты, обычно являвшиеся людьми преклонного возраста, хотя и выполняли в конвенте знати функции советников, на общих заседаниях получали право голоса. При этом благодаря своему огромному авторитету они, как правило, обладали решающим голосом. Так же как и ландмаршал (предводитель дворянства в Эстляндии или наместник в Курляндии), ландраты (в том числе и эстляндские) относились к чиновникам четвертого классного чина, к которым надлежало обращаться «ваше превосходительство».

Собственно ландраты, один из которых имел постоянную резиденцию в Риге, и фокусировали в себе дворянское самоуправление. Избранный дворянством на ландтаге путем открытого голосования ландмаршал, он же председатель палаты окружных депутатов конвента знати и собрания ландтага, в отличие от ландрата с постоянной резиденцией, обладал правом отсроченного протеста и представлял дворянство вне края, прежде всего в правительстве в Санкт-Петербурге.

Особенностью и неоспоримым преимуществом лифляндской провинциальной конституции являлась развитая ступень управления церковными приходами – четырем возглавляемым ландратами высшим ведомствам предстоятелей Лифляндии были подчинены церковные конвенты. Через эти конвенты помещики одного прихода под председательством двух церковных предстоятелей и при участии приходского проповедника в качестве советника, а также крестьянского церковного опекуна осуществляли связь церкви с обществом.