В XVIII столетии продолжали развиваться дворянские корпоративные формы. Вместо исчезнувших с 1617 года рыцарских капитанов из числа постоянных дворянских «корреспондентов» появились «земельные уполномоченные», которые в 1773 году получили право «привлекать всех и каждого на благо отечества».

При этом формирование дворянских прав проходило однобоко, как своего рода противодействие бюргерству, на что оказали влияние идеи Французской революции. Дело заключалось в том, что в 1790 году в Курляндии появилось общество, в котором заправляли адвокаты, представляя интересы «всех без исключения городов и буржуа». Позднее оно получило название «Гражданский союз» и представляло интересы своих членов на заседаниях ландтагов, выступая за права горожан на обладание поместьями, в защиту торговли и за исключительное право для представителей буржуазии в занятии должностей городских чиновников. Однако ремесленники, разочарованные тем, что их стремление быть допущенными к работе в городских магистратах союзом в расчет не принималось, участия в нем не принимали. Более того, подстрекаемые дворянами, они развернули против него борьбу. В то же время герцог поддержал союз, который обратился за разрешением разгоревшегося скандала в Варшаву, правда безуспешно. В 1792 году к ремесленникам присоединились недовольные герцогом мельники, собравшиеся толпой с целью совершения противоправных действий в Митаве и отступившие только тогда, когда герцог прибегнул к силе и пролилась кровь.

То, что в Курляндии вопрос стал касаться не только герцога, но и дворянства, отчетливо проявилось во внешнеполитическом решении ее судьбы, спор за будущее которой, когда Польша была устранена, разгорелся между Пруссией и Россией. И хотя обе великие державы еще в 1792 году в секретном документе договорились о сохранении герцогства, Екатерина II все решительнее задумывалась о присоединении Курляндии к России. Причем эта решимость еще более усилилась после второго раздела Польши[206], а чтобы иметь аргументы против притязаний Пруссии на возмещение потерь, она решила выставить покорение Курляндии как добровольное подчинение. Поэтому императрица поддержала дворянство, называя его «ангелом-хранителем Курляндии», и предоставила курляндское гражданство русским вельможам. В таких условиях герцог был вынужден следовать русским указаниям при сдаче в аренду герцогских земель.

Против растущего влияния России пытался выступать прусский резидент в Митаве тайный советник Хюттель. Однако реальной силы у него не было, тогда как дворяне пророссийской ориентации имели в лице оберрата Отто Германа фон дер Ховена мощного лидера. Ховен в то время являлся заметной политической фигурой в Курляндии. Будучи непримиримым противником герцога Петра, он был довольно нечистоплотным карьеристом и использовал любые материальные средства в интересах России.

Он добился своей цели – после того, как 3 января 1795 года русские договорились с австрийцами о полном разделе Речи Посполитой, курляндский ландтаг 17 (28) марта 1795 года одновременно с аннулированием вассальной зависимости от не существующей более Польши принял решение о безоговорочном подчинении Российской державе и добровольном присоединении к Российской империи без всяких условий. Тем же днем датируется и вердикт пильтенского дворянства, а также отречение в Санкт-Петербурге от престола герцога Петра.

15 (26) апреля императрица Екатерина II выпустила манифест, в котором гарантировала своим новым подданным свободу вероисповедания, сохранение их прав и привилегий, а также распространение на них свобод, существовавших для представителей соответствующих сословий в России. Однако образ присоединения Курляндии являлся иным, чем у Лифляндии и Эстляндии, с которыми в 1801 году она была объединена в одно генерал-губернаторство.

С 1710 года прибалтийские государства больше не представляли собой театр военных действий, но ужасные последствия Северной войны с ее смертями, пожарами и эпидемиями ощущало еще не одно поколение.

Наиболее страшные следы оставила после себя чума, которой оказались охваченными многие области Восточной Европы, и в особенности Восточной Пруссии. Разразившись в Курляндии и в середине мая 1710 года в осаж денной Риге, она прошествовала страшным смертельным маршем по всей Прибалтике. По осторожным оценкам прибалтийского историка барона Германа фон Брюнинга (1849-1927), подкрепленным результатами медицинского освидетельствования, из каждых 100 крестьян в Лифляндии умерло около 60, а в Эстляндии (по свидетельству Джордана) – свыше 70 человек.

При этом потери среди немцев были не меньше, однако точные цифры можно привести лишь в отношении представителей отдельных специальностей, корпораций и семей. Общее же количество умерших не поддается исчислению, поскольку их списки содержат много пробелов и являются неточными. Но и доступный нам материал позволяет составить более или менее точную общую картину и прийти к выводу о том, что урон, понесенный населением, соответствует показателям, которыми характеризовались области, наиболее пострадавшие в ходе Тридцатилетней войны[207].

Так, в Риге из 19 членов городского совета умерли 10, в том числе два бургомистра, из шести секретарей совета – пять, из 14 проповедников города и его ближайших окрестностей – 12, из 24 членов коллегии банка старейшин – 21, из 39 старейшин Большой гильдии – 27, из членов банка старейшин Малой гильдии – все пятеро, из 23 столяров – 17. Семья главы Рижской ратуши Дрейлинга потеряла всех взрослых мужчин, за исключением одного, а семья пастора Депкина – всех, кроме двух. Единственный выживший городской пастор Лаутербах записал в начале 1711 года, что в 1710 году из числа членов немецкой городской общины в церкви Святого Петра, Рижском кафедральном соборе и церкви Святого Иоанна похоронили 1951 умершего. И это не считая тех, кто был похоронен тайно или чьи тела оказались увезенными из города без ведома церкви. В общем, в том, что город, насчитывавший в 1709 году во всех четырех городских кварталах, не считая домов рижской знати, 8534 жителя и 1245 беженцев, потерял от чумы не менее двух третей своего населения, сомневаться не приходится. При передаче Риги русским в ней оставалось около 3500 горожан, из них 22 члена городского совета, 88 членов Большой гильдии, 555 членов Малой гильдии, а также 343 торговых служащих и мастеровых.

Пернау потеряло более половины своих жителей – по официальным данным, из числа горожан в живых осталось только 49 человек, а среди торговых служащих и мастеровых выжило лишь 19. В Ревале же, где с 12 сентября 1710 года по 3 января 1711 года списки умерших вообще не велись, скончались три бургомистра, 15 членов и два секретаря городского совета, все врачи и почти все учителя, а также все проповедники, за исключением трех выживших. И потери здесь, без сомнения, по своей значимости были не меньше, если не больше, чем в Риге – списки жителей города свидетельствуют о том, насколько сильно изменила чума его социальное и национальное развитие и саму структуру обитателей Реваля. По данным организованной русскими переписи, по состоянию на 30 декабря 1710 года в Ревале оставался всего 1891 горожанин.