Мик заглотнул остатки своего напитка. Ничего себе щекотливое положение, каких не бывает. Вот он, сидит себе тихо у стойки, дальновидный гений, спасший ДСП. Господи!

— Мог бы и нам рассказать. Тут все, включая Мэри, знают Де Селби. Это он тебя подговорил дом спалить? Выкладывай как на духу, Мик, ради всего святого. Мы тут все друзья.

— Ну не ужас ли? — благочестиво и тихо спросила миссис Лаветри. Двинув к ней свой стакан, Мик спросил, когда это произошло. — Нынче рано поутру.

— Выкладывай, что за чертовня происходила, — грубо потребовал Хэкетт. — Я понимаю, что выяснять подробности — работа бедолаги сержанта Фоттрел-ла, но давай-ка хоть намекни. Старая добрая афера страховки ради?

Ответ Мика был в лоб.

— Заткнись, Хэкетт. Ты пьяный сливин.

В голосе у него явно слышалось напряжение, ибо воспоследовала гробовая тишина — или по крайней мере краткая пауза, наполненная лишь глотками Хэкетта из стакана. Но въедливый тон Мэри никуда не делся.

— Ты заикнулся, будто тебе есть что сказать.

— Да.

Почему б не сообщить обо всем прямо при Хэкетте, пусть это и вовсе не его дело? С Хэкеттом не надо считаться, хотя свидетель тут не повредит.

— Да, Мэри, — сказал он. — Мне есть что тебе сказать, важное, но это не конфиденциально и я могу выложить все прямо здесь.

— Ты нынче очень чванный, что б там у тебя на уме ни было, — пробурчал Хэкетт.

— Неужели, Майкл, — повторила Мэри ледяным голосом. — Что ж, и у меня есть что тебе сказать существенного и, думаю, скажу я первой. Даме — фору.

— Ох ты, хватит уже этих фейерверков, оба-два, — сказал Хэкетт. — Хватит уже.

— Да, Мэри?

— Я хотела сказать, что Хэкетт сегодня предложил мне выйти за него замуж. Я согласилась. Мы старые друзья.

Мик почувствовал, что обмяк. Смотрел не мигая, соскользнул с табурета, взял себя в руки, сел вновь.

— Так точно, Мик, — затараторил Хэкетт, — мы старые-старые друзья — и не молодеем. Вот и решили взять быка за рога и куролесить веки вечные. Без обид, Мик, но вы с Мэри даже помолвлены не были. Ты ей кольцо так и не подарил.

— Это не имело бы значения, — вставила Мэри.

— Мы ходили по спектаклям, пабам и танцам недели, недели… недели напролет. Есть в Мэри вот что: она живая. Ты никогда этого не подозревал, а если и так — держал это открытие в тайне.

Мэри резко встряхнула Хэкетта.

— Незачем об этом, — сказала она. — Его натура отличается от твоей, вот и все. Давай-ка не паясничай тут.

— Тоже верно, — сказал Хэкетт, допивая свое с вялым шиком. — Тоже верно. Когда ты хотела гулять, он сидел дома и готовил похлебку для своей бедной матушки.

Мик вновь невольно сполз с табурета.

Еще раз помянешь мою мать, — прорычал он, — я тебе разобью твою гнусную пасть.

Мэри нахмурилась.

— Миссис Л., — кликнул Хэкетт, — дайте-ка нам еще выпить, всем. Нелепость какая — таким, как мы, ругаться, будто малышня. Ладно, Мик, остынь.

Мик вернулся на свой стул.

— То, что я хотел сказать, Мэри, — объявил он медленно, — теперь уже не имеет значения. Не имеет значения.

Мэри, подумал он, побелела. Может, это игра света, однако взгляд ее уперся в пол. Мик почувствовал, что до странного тронут.

— Расскажи нам вот что, — начал Хэкетт с сальной дружелюбностью, — про этого твоего Джеймза Джойса, если уж Де Селби как предмет разговора вычеркнут.

Мик почувствовал, что обезоружен, если можно так выразиться. Он даже немо принял у Хэкетта выпивку. Что он способен был сказать? Что тут было говорить?

— Да, — произнес голос Мэри. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Они неловко выпили в молчании.

— Джойс, — сказал Мик наконец, — где бы ни находился и как бы ни чувствовал себя, был в свое время великим писателем. Интересно, как бы он обошелся с историей про меня и Мэри.

Эта его речь, как он сам ее услышал, прозвучала странно и нелепо. Мэри была бледна, встревожена. Хэкетт же попросту пьян. Он заговорил вновь.

— Мик, своего мистера Джойса можешь оставить себе. Знаешь, кто мог бы написать книжку получше?

— Кто?

— Да вот Мэри.

— Ну, я знаю, она одаренная.

— А, вот это слово. Одаренная.

Тут заговорила она.

— Вряд ли это история, какую я бы хотела попытаться написать. Следует писать вне себя. Я сыта по горло сочинителями, какие пытаются навести лоск вымысла на собственные неурядицы и беды. Это разновидность предательства — и обычно очень скучно.

Повисла еще одна протяженная пауза. Конечно же, они вели себя абсурдно — болтали о книгах с эдаким исследовательским спокойствием сразу после скверной свары, в кою вовлечены были чувства, с отдаленной возможностью насилия. Все было искусственно, поддельно. Мик уже начал жалеть, что пришел, что заговорил, что столько выпил. Хэкетт хмурился: возможно, потерялся в лабиринте собственных путанных мыслей. Мэри головы не подымала, лицо слегка отвернуто от Мика. Последний же чувствовал, что всем неловко. Тишину возмутил Хэкетт, и говорил он, казалось, преимущественно с самим собой.

— Мэри, — пробормотал он, — давай забудем про наш давнишний уговор. Нам было хорошо, но от меня никакого проку. Я пьян. Я вовсе не в твоем стиле.

Она повернулась, глянула на него, но ничего не сказала.

— Этот чертяка, тут вот, — он годный, — продолжил бормотать Хэкетт, — и ты это прекрасно понимаешь. Глянь на него. Он краснеет.

Вполне вероятно и впрямь. Мик был расстроен, чувствовал себя дураком. События словно бы извращенно вывернулись наизнанку, поскольку, мнилось ему, это он виноват, что Мэри чувствует себя свиньей. Несуразная попытка облегчить положение: Мик попросил у миссис Лаветри еще по одной выпивке, для всех. С этим он разобрался сам — добыл поднос и подал всем лично. Тост произнес громко:

— За нас!

С ним молча согласились.

— Ты же не всерьез, Мэри? — шепнул он.

— Нет, Мик. Ты просто чертов дурак.

— Но замуж-то ты пойдешь за чертова дурака?

— Видимо, да. Хэкетт этот мне нравится, но не настолько.

— Вот спасибо, клуша ты эдакая. — Хэкетт улыбнулся.

Вот и все, что следовало рассказать. Молчание их, пока ехали они домой на трамвае, было взаимно признано и оберегаемо. Что же в конце концов произошло? Ничего особенного. Они по глупости потеряли друг друга, но всего на несколько часов. Мэри заговорила:

— Мик, так что за жуть ты собирался мне сегодня поведать?

Вопрос неизбежный, подумал Мик, но обращаться с ним надо осторожно.

— О, это о матери, — сказал он. — Она слабеет и решила уехать в Дрогеду, жить с сестрой.

Мэри слегка стиснула ему запястье.

— А, величественная старая дама! А что же