Но прошло чуть больше месяца, когда ему из Москвы позвонила его сватья Галина Леонидовна. Максимка попал в больницу после автомобильной аварии. Максим Васильевич не мог оставаться безучастным. Жена почему-то не хотела его отпускать, да и у самого было неспокойно на душе, предчувствие было нехорошее. Но поехал, не послушался своего внутреннего голоса. Максимка, хотя и лежал в больнице, но выглядел неплохо. А у деда все пошло наперекосяк. Сначала у Максима Васильевича украли деньги, паспорт и обратный билет. Деньги он снял с карточки, а вот с паспортом было хуже. Пришлось писать заявление и ждать оформления справки.

Первый раз он увидел ее в толпе, когда выходил из метро. Был ничем не примечательный день. Он возвращался из больницы к себе в гостиницу. Она была в беленькой шапочке из искусственного меха и зеленом коротеньком пальтишке с белым песцовым воротником. Она промелькнула на миг и исчезла, уносимая потоком вечно спешащих людей. Вечером он долго ворочался в постели. Он успокаивал себя: «Мало ли на свете похожих людей? Почему эта девушка не может быть похожей на Лиду? И с чего он взял, что она похожа на Лиду?» Как он ни успокаивал себя, тревога не проходила. Потому что и шапочка и пальто на девушке, так похожей на Лиду, были те самые, что когда-то носила она!

Утром стало легче. Он даже посмеялся над своими ночными страхами. Бодрый после гимнастики и прохладного душа, он завтракал в кафе. Она сидела за соседним столиком и пила оранжевый апельсиновый сок. Он помнил, Лида всегда любила апельсиновый сок. На ней была черная в белый горошек ее любимая блузка. У него перехватило дыхание и закололо слева в груди. А Лида допила сок, встала и скрылась за дверью. Что за наваждение? Этого быть не может! Неужели она тогда осталась жива? Да нет же, он помнит, что тело было холодное, когда он закапывал его в снег. Что за ерунда! Если бы она осталась жива, то не была бы такой молодой, ей бы было за пятьдесят. И он узнавал, тогда Рукавишникова осудили за убийство Лиды. Значит, нашли ее труп.

Весь день болела голова. Он не выходил из номера. К вечеру боль стала невыносимой. Скорее бы уехать домой! Что же они тянут с документами? Он ночь он выпил снотворного.

Он не понимал, спит он или бодрствует. Он видел себя лежащим на своей кровати в гостиничном номере. Но почему были красные шторы? Они развевались, как будто было открыто окно. Михаил с опаской смотрел на шторы, он не сомневался, она стоит там! Она отодвинула белой рукой штору, и пошла к нему. Она подходила, протягивая руки. Веяло холодом от ее рук. «Миша, зачем ты убил меня?» – спросила она шепотом. Она закричал, и упал в какую-то черную вязкую яму. Когда он проснулся, было позднее утро. Ему не хотелось вставать с кровати. Он измерил температуру. Тридцать семь и одна. Так и есть, простыл, вот и мерещится всякое. Обед он заказал в номер. Потом устроился поудобнее в кровати и включил телевизор. «Она не дождется, я не выйду, а двери и окна закрою на замки!»

Лида появлялась везде. Она приходила убирать номер, приносила поднос с едой. Непременно сидела в кафе и ресторанах, куда он заходил. Она шла с ним рядом по улице. Он садился в такси, а водителем опять оказывалась она. Но самое страшное было, когда она шепотом говорила ему: «Миша, зачем ты убил меня?»

Злоба поднималась в его душе: «Дрянь, она меня хочет достать из прошлого! Не получится! Я уеду, и она меня не найдет!» Дикая мысль стала приходить ему в голову: «Надо убить ее еще раз!» И однажды, когда он ехал на автомобиле, взятом в прокате, он увидел ее, стоящую у парапета, одну. Ярость заполнила все его существо. Он направил машину на нее. Когда машина падала, он успел подумать: «Больше ты не придешь ко мне».

Вечером ко мне пришла Ульяна. Она принесла блинов и бутылку кагора.

– Мамочка, я все знаю о своем отце. Давай помянем Павла Викторовича.

Я даже не нашла, что ей сказать. Молча, не чокаясь, мы выпили немного вина.

– Возьми, если хочешь, – она протянула мне старую тетрадку в клеенчатом переплете. – Это папины стихи, он писал их для тебя.

– Откуда они у тебя?

– Сестра Павла Викторовича отдала, – Ульяна заплакала. – Мама, в тетрадке есть одно стихотворение. Там такие слова:

«Отныне все свои стихи

Тебе одной я посвящаю,

За все грядущие грехи

Сегодня я тебя прощаю».

– Оставь тетрадь.

– А можно, я возьму себе папино последнее письмо? Я сделала копии с тетрадки и письма. Кстати, завтра Прощеное воскресенье, я собираюсь поехать в Клин на кладбище. Может, ты поедешь со мной? Или у тебя другие планы?

– Я поеду с тобой.

Мы выехали рано утром. Я сама вела машину, я люблю скорость. Погонять на послушной машине на пустынном шоссе – лучше релаксации не придумаешь. Ульяна, такая смешная, боялась и все время просила: «Мама, помедленней, пожалуйста!» Как маленькая! Я сбрасывала скорость, но потом снова забывалась.

День был чудесный, совсем весенний. Ярко светило солнце. На кладбище в тени деревьев еще лежал снег. Громко кричали вороны, облепившие голые березы. Мокрый снег проваливался под ногами. Мы с трудом прошли к месту, где похоронили Павла Викторовича. Ветер шевелил черные ленты на венке, косо стоявшем у небольшой пирамидки. Ульяна подправила венок, разложила цветы, что мы принесли с собой.

– Мама, давай поставим ему памятник из белого мрамора, такой, как я бабушке поставила.

– Конечно, как тебе нравится. Он же был твоим дедушкой.

– И цветы посадим.

– Посадим, дочка, много цветов посадим.

Мы вышли на дорогу. Маленькая светлая церковь с синими куполами сияла золотыми крестами.

– Мама, я хочу зайти в церковь, поставить свечку Богородице. Ты не пойдешь со мной?

– Разве ты – верующая?

– Да, пожалуй. Но не как бабушка, не по всем правилам, а так, внутри себя. А ты?

– Раньше не была верующей, а сейчас, честно говоря, не знаю. Когда через тридцать лет истина побеждает ложь, это заставляет о многом задуматься. Давай зайдем.

Молящихся в церкви в этот час было немного, но я не видела никого. Я была одна, один на один с Богом. В полумраке мерцали огоньки горящих свечей. Я поставила свечи перед всеми иконами, которые были в храме, и перед каждой встала на колени.