Вместо ответа Кэрн ударил Гарроша тыльной стороной ладони по лицу, попав прямо по свежей татуировке. Удар оказался так силен, что орк пошатнулся и чуть не упал. Он резко вскрикнул от боли и взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие.

– Это я вышвырну тебя за шкирку, наглый ты щенок, – пообещал Кэрн. – Ты уже давно напрашивался на оплеуху.

Кровь сразу же потекла из разбитой и опухшей нижней губы Гарроша. Он машинально потянулся, чтобы прикоснуться к щеке, а затем зашипел и отдернул руку. На мгновение орк, казалось, растерялся, но потом стало видно, как им овладевает ярость.

– Так ты бросаешь мне вызов, старый бык?

– А я разве неясно выразился? Быть может, нужно попробовать снова. Я бросаю тебе вызов. Дуэль чести, Гаррош. Я вызываю тебя на мак’гора.

Гаррош глумливо улыбнулся.

– Ритуал мак’гора ослабили. Смягчили. После указа Тралла он превратился в обыкновенное шоу. Ты хочешь сражаться со мной? Тогда сражайся по-настоящему. Теперь я стою во главе Орды, и я говорю, что приму твой вызов на мак’гора… на старую мак’гора. Ту, какой она была когда-то. По всем древним правилам. Вообще по всем.

Глаза Кэрна сузились.

– Значит, ты желаешь биться насмерть?

Гаррош широко улыбнулся.

– Да, насмерть. Быть может, теперь ты извинишься.

Секунду Кэрн молча смотрел на него, а затем запрокинул голову и рассмеялся. Этого Гаррош совсем не ожидал.

– Раз ты просишь меня сражаться по старым правилам, сын Адского Крика, то знай, что ты ни много ни мало развязал мне руки. Мне всего лишь хотелось преподать тебе урок. Я буду сожалеть о том, что лишил Орду такого прекрасного воина, но я не могу позволить тебе уничтожить все, ради чего трудился Тралл. То, ради чего наши славные воины жертвовали своими жизнями. И все это – во имя твоей личной славы. Я этого не допущу, слышишь меня? Я повторяю свой вызов. Мак’гора. По обычаю. Насмерть!

– Я принимаю твой вызов, – секунду поколебавшись прорычал Гаррош в ответ. – С удовольствием. Когда-то я жалел тебя, но больше не жалею. Пришло время Орде избавиться от старых паразитов вроде тебя, все еще живущих лишь благодаря тем, кто действительно шел на войну, сражался и погиб в бою.

– Пришло время Орде избавиться от молодого самонадеянного дурака вроде тебя, Гаррош, – невозмутимо ответил Кэрн. – Мне жаль, что это необходимо. Но я должен так поступить. По правде говоря, я рад, что ты настоял на дуэли по обычаю. Ты погубил жизни невинных и планируешь ни много ни мало уничтожить всякую надежду на мир. Я не могу позволить, чтобы это продолжалось.

Гаррош уже смеялся, осторожно вытирая свой подбородок, а затем поднося окровавленные пальцы ко рту и аккуратно облизывая их. Движение, по всей видимости, причиняло ему невыносимую боль, но орк уже пришел в себя и не подавал виду, что терпит хоть какие-то муки.

– Ты, конечно же, знаешь, что тебе понадобится.

Гаррош помедлил, затем его щеки потемнели от смущения, и он покачал головой.

Кэрн усмехнулся.

– Ты требуешь дуэли по старым законам, и при этом я, таурен, понимаю ваши орочьи традиции лучше тебя! – Он покачал головой и взял себя в руки. – Каждый из нас имеет право выбрать оружие и шамана, который может его благословить. Мы бьемся без брони и даже без одежды. Надеть можно только набедренную повязку. И у каждого из нас должен быть как минимум один свидетель, – он горько улыбнулся. – Подозреваю, что их у нас будет предостаточно.

Гаррош, оправившись, коротко кивнул.

– Я буду следовать всем этим правилам.

– На арене. Через час, – Кэрн развернулся и пошел к выходу. В дверях он остановился. – Приготовься к смерти как можешь, Гаррош Адский Крик. И не бойся, я не оскверню твоего тела. В смерти я окажу тебе ту честь, которую ты должен был сам заслужить при жизни.

Таурен склонил голову.

Когда он вышел, Гаррош рассмеялся ему вслед.

Через час на арене яблоку было негде упасть. Факелы и жаровни полыхали, обеспечивая присутствовавших светом и удушливым теплом. Слух распространился по городу, как бушевавший перед отъездом Тралла пожар, и было заметно, что каждый выбрал свою сторону. Некоторые пришли, чтобы поддержать Кэрна, а другие – многие другие – пришли поболеть за Гарроша.

Кэрн посмотрел наверх и напряг зрение, чтобы разглядеть лица собравшихся своими старыми глазами. Большинство присутствовавших на его стороне трибун ожидаемо оказались тауренами. Там находились представители и других рас, но их всех кое-что объединяло – они были пожилыми. Болельщики на стороне Гарроша оказались слишком далеко от старого таурена, и Кэрн не мог их рассмотреть. Но в оранжевом свете факелов среди зеленых, фиолетовых, серых и розовых кож орков, троллей, Отрекшихся и эльфов крови он отчетливо видел черные и коричневые шкуры тауренов.

Кэрн вздохнул. Он верил, что способен одержать верх в этой битве, иначе бы не вызвал Гарроша на мак’гора. Его жизнь была не настолько блеклой и лишенной радости, чтобы вот так просто отдать ее. Напротив, Кэрн бросил вызов и принял решение орка вернуться к старым традициям потому, что должен был прекратить самонадеянное, недальновидное и опасное правление Гарроша Ордой, которую Кэрн так любил. Таурен собирался занять место орка до тех пор, пока Тралл не вернется. А там уже вождь свершит правосудие так, как посчитает нужным. Кэрн был готов принять любое наказание.

Впрочем, он не питал иллюзий, что одержать победу в этой битве будет легко: Гаррош считался одним из лучших воинов Орды. С другой стороны, дуэль один на один сильно отличалась от битвы в поле, а Гаррош действовал очень опрометчиво. Кэрн собирался сражаться в своем стиле, который мог принести ему победу.

На другом конце поля, в своей части огромной арены, Гаррош готовился к бою. Согласно ритуальным правилам мак’гора, он снял с себя все, кроме набедренной повязки и до блеска намазал свое коричневое тело маслом. Мускулистый и гордый, по-орочьи крепкий, он действительно производил сильное впечатление, разминаясь перед боем с могучим топором, сразившим Маннорота. Топор тоже был смазан и мрачно поблескивал.

Кэрн собирался биться со своим родовым оружием – рунным копьем. Он тоже снял с себя все, кроме набедренной повязки. Хотя его блестевшая от масла шерсть стала с возрастом немного седеть, она все еще была густой и мягкой. Под шкурой таурена скрывались крепкие мышцы. Быть может, его суставы порой и ныли в дождь или снег, а глаза стали хуже видеть, но он совершенно не утратил силы и почти не утратил ловкости. Кэрн поднял свое рунное копье, представляя его всем четырем сторонам и четырем стихиям. Затем таурен ударил себя в грудь кулаком, в котором сжимал копье, чтобы отдать честь Духу Жизни внутри себя и внутри всех других существ. Только после этого он повернулся к Бераму Небесному Охотнику за благословением.

Не только тела воинов, но и их оружие перед боем смазывались маслом. Берам что-то мягко пробормотал, окунул палец во флакон со священным маслом, а затем аккуратно размазал блестящую жидкость по наконечнику копья.