было и в помине. В 1910 г. они считались уже вполне обычным явлением. Профсоюзы, особенно находившиеся под руководством социалистов, стали стремиться к организации рабочих в пределах целой отрасли национальной промышленности, что также явилось отражением явления общей интеграции экономики. Создание отраслевых профсоюзов явилось подтверждением того факта, что понятие «промышленность» перестало быть просто статистическим и экономическим термином и обрело смысл концепции общенациональных стратегических и оперативных действий, которая стала определять общие рамки экономической борьбы профсоюзов, действовавших на местах. Даже британские шахтеры, бывшие всегда рьяными приверженцами автономии своего района, а то и своей шахты, поглощенные исключительно своими проблемами и разделенные обычаями своих областей (Южного Уэльса, Нортумберленда, Стаффордшира), теперь, в 1888–1908 годы, объединились вместе и создали свою общенациональную организацию.

Что касается государства, то проводившаяся в его рамках демократизация избирательной системы способствовала укреплению внутриклассового единства, которое так не нравилось правителям. Борьба за расширение гражданских прав неизбежно принимала классовый характер, если в ней участвовали рабочие, поскольку главным вопросом в этой области (по крайней мере, для мужчин) было обеспечение права голоса неимущих граждан. Имущественный ценз, даже не очень строгий, лишал права голоса значительную часть рабочих. Поэтому там, где еще не было обеспечено всеобщее избирательное право (хотя бы теоретически), во главе борьбы неизбежно становились новые социалистические движения, организуя гигантские политические всеобщие забастовки в его защиту (или просто угрожая их возможностью); так было в Бельгии в 1893 г. и еще дважды после того; в Швеции в 1902 г.; в Финляндии в 1903 г., где эти забастовки укрепляли и пропагандировали возможности социалистов по мобилизации новых масс своих сторонников. Введение или расширение избирательного права, осуществленное даже в виде явно антидемократических законов (как было, например, в России в 1905 году, где рабочие-избиратели были выделены в специальную «рабочую курию», для которой было урезано число кандидатов в депутаты), — все же способствовало усилению национального классового сознания. При этом борьба за избирательные права, которой были увлечены социалистические партии (к ужасу анархистов, видевших в ней лишь приманку, отвлекавшую массы от революции), могла также способствовать наделению рабочего класса национальным самосознанием, хотя он оставался разделенным по другим признакам.

Более того, государство способствовало унификации рабочего класса, поскольку любая социальная группа, преследуя свои политические цели, должна была оказывать давление на одно и то же национальное правительство, действуя согласно (или вопреки) духу и букве одних и тех же национальных законов. Ни один класс не испытывал такой постоянной неотложной нужды в проведении государством экономических и социальных мер в его пользу, дополнявших скромные результаты его собственных коллективных действий; и чем многочисленнее становился национальный пролетариат, тем более чувствительными к его требованиям оказывались политические деятели, стремившиеся не упустить связей с такой крупной массой избирателей (хотя и вызывавшей немалые опасения).

В Британии в 1880-е годы произошел раскол между старыми тред-юнионами, образовавшимися в середине викторианской эпохи, и новыми лейбористскими движениями, требовавшими, чтобы восьмичасовой рабочий день был установлен национальным законодательством, а не путем заключения коллективных договоров. То есть на повестку дня встал вопрос о принятии закона, одинаково применимого ко всем рабочим; общенационального по своему характеру (и даже международного, как требовал того Второй интернационал, понимавший важность проблемы). Социалисты призывали также к введению ежегодного «праздника 1 мая» (провозглашенного впервые в 1890 г.)[41], который должен был стать днем международной солидарности трудящихся. Их агитация имела такой успех, что русские рабочие, получившие в 1917 году возможность свободно отмечать этот день, даже изменили старый календарь своей страны, чтобы выходить на демонстрации в один и тот же день с рабочими всего мира[42]{119}.

Все же унификация рабочего класса в пределах своей нации неизбежно вытесняла идеи и теоретические установки рабочего интернационализма, оставляя его достоянием избранного меньшинства активистов и радикалов. Как показало поведение рабочих большинства государств в августе 1914 года, идеи государства и нации, определившихся в политическом отношении, оставались действенной составной частью их классового сознания, несмотря на кратковременные отступления в периоды революций.

IV

Здесь нет ни возможности, ни необходимости делать полный обзор всех географических, идеологических, национальных, местных и других особенностей как актуального, так и потенциального характера, относящихся к явлению формирования рабочего класса разных государств в период 1870–1914 годов в качестве сознательных и организованных общественных групп. Можно отметить, что это явление не имело места (в сколько-нибудь значительных масштабах) среди той части человечества, которая отличалась от европейцев цветом кожи; даже в тех случаях, когда развитие промышленности становилось неоспоримой реальностью (как в Индии и, конечно, в Японии). Зато в передовых странах завершение организации рабочего класса стало только вопросом времени, причем в течение двух коротких периодов этот процесс сильно ускорялся. Первый большой скачок вперед происходил с конца 1880 до начала 1890 годов, когда состоялось возрождение Интернационала рабочих (названного «Вторым», в отличие от первого, организованного Марксом и существовавшего в 1864–1872 гг.); а также установление празднования «Дня 1 мая», ставшего символом надежд рабочего класса. Это были годы, когда социалисты впервые появились в парламентах нескольких стран в значительном числе; причем в Германии, где Социал-Демократическая партия и так была уже сильна, ее представительство в парламенте удвоилось (с 10,1 до 23,3 %) в период 1887–1893 годов. Второй период быстрого роста организованности рабочего класса имел место между 1905 и 1914 годами, после первой русской революции и под ее влиянием. Массированный рост электората рабочих и социалистических партий теперь облегчался демократизацией избирательной системы, позволявшей этим партиям эффективно проявлять себя на политической сцене. Подъем рабочего движения обеспечил одновременное и значительное укрепление организованных профсоюзов. Два указанных периода быстрого роста рабочего движения наблюдались, в том или ином виде, почти повсюду, хотя имели свои особенности в каждой стране, в зависимости от национальных условий.

Однако нельзя полностью отождествлять формирование классового сознания трудящихся с ростом организованного рабочего движения, хотя и были примеры, когда рабочие, почти в полном составе, следовали за своей партией и движением; особенно это было характерно для стран Центральной Европы и некоторых районов с ярко выраженной специализацией по отраслям промышленности. Так, в 1913 г. один обозреватель, анализировавший итоги выборов в Центральной Германии (область Наумбург-Мерзебург), высказал удивление по поводу того, что за СДПГ голосовали только 88 % рабочих; понятно, что нормой считалась ситуация, отвечавшая формуле: «рабочий = социал-демократ»{120}. Однако подобные случаи не были типичными и встречались не слишком часто.

Что было обычным и распространялось все шире (независимо от того, что думали рабочие по поводу поддержки партий) — так это неполитизированное классовое сознание, состоявшее в понимании принадлежности к отдельному миру рабочих, который,