возможной экспроприации. Социалистические рабочие партии лишь в редких случаях умели выйти из обширного, но изолированного круга проблем и обстоятельств, свойственных только рабочему классу; их активисты, да, как правило, и рядовые члены, чувствовали себя на месте только среди рабочих.

Тем не менее призывы социалистических партий иногда находили сторонников далеко за пределами рабочего класса; и эти партии, решительно отождествлявшие себя с классом пролетариата, встречали даже явную поддержку других слоев населения. Например, были страны, где социализм, несмотря на недостаточное понимание его идеологии сельским населением, охватил обширные аграрные районы и получил поддержку многих людей, а не только тех, кто считался «сельским пролетариатом»; так было в Южной Франции, в Центральной Италии и в США, где самым прочным оплотом социалистов стало, как это ни удивительно, белое фермерское население штата Оклахома, чтившее всегда заповеди Библии; на выборах президента в (912 г. кандидат социалистов получил 25 % голосов в 25 «самых сельских» округах этого штата. Интересно также, что в рядах Итальянской Социалистической партии состояло много мелких ремесленников и лавочников, так что их относительное количество в партии явно превосходило их долю в населении страны.

Все эти явления имели свои исторические причины. Там, где существовала давняя и прочная левая политическая традиция — республиканская, демократическая, якобинская или подобная им, — социализм мог показаться ее логическим продолжением, современным вариантом «символа веры» в вечном ряду великих примеров левых учений. Во Франции социализм был главной политической силой; его горячими сторонниками стали учителя начальных школ — эти рядовые сельские интеллигенты, истинные борцы за республиканские ценности; в знак уважения идеалов такого электората французские социалисты назвали в 1901 г. свою партию «Радикальной Республиканской и Радикально-Социалистической партией» (хотя она, определенно, не была ни радикальной, ни социалистической). Социалистические партии черпали силы в этих традициях и подкрепляли ими свои политические устремления, хотя и понимали их недостаточность. В государствах, где избирательное право все еще было ограниченным, решительные и эффективные действия социалистов за его демократизацию получали поддержку других демократов. Партии социалистов выступали от имени наименее привилегированных слоев населения; поэтому общество справедливо считало их передовым отрядом в борьбе против неравенства и «привилегий», составлявшей суть политического радикализма со времен американской и французской революций (хотя, признаться, немалое число их рьяных активистов сумело примкнуть к привилегированным слоям, как это сделали до них представители либерального среднего класса).

Еще большую общественную поддержку имели социалистические партии благодаря своей полной оппозиции по отношению к богатым классам. Они выступали как представители класса, состоявшего только из бедных, хотя и не самых бедных, по меркам того времени. Они неустанно обличали эксплуатацию, богатство и его возраставшую концентрацию в руках немногих. Поэтому многие — те, кто был беден и подвергался эксплуатации, хотя и не относился к пролетариату, могли считать эти партии своими.

Далее, социалистические партии, уже благодаря своему названию, считались сторонниками и защитниками идеи прогресса, которая была ключевой концепцией XIX века. Они провозглашали (особенно те из них, кто руководствовался марксистским учением) неуклонное поступательное движение истории — вперед, к лучшему будущему, которое, правда, было неясным по своему точному содержанию, но в котором, конечно, должно было состояться быстрое и полное торжество разума, образованности, науки и техники. Не зря в утопических картинах будущего, которые рисовали тогда, например, испанские анархисты, непременно присутствовали электричество и высокопроизводительные автоматические машины. Прогресс был синонимом надежды для тех, у кого в настоящем не было почти ничего; поэтому возникавшие в среде буржуазной и патрицианской культуры сомнения в его реальности или желательности только увеличивали его привлекательность среди плебейских и радикально настроенных слоев общества, по крайней мере, в Европе (см. гл. 9). Поэтому идеи прогресса и их высокий авторитет, несомненно, действовали в пользу социалистов, помогая им находить новых сторонников, особенно среди тех, кто верил в традиции либерализма и просвещения.

И, наконец, как это ни парадоксально, постоянное пребывание социалистов в стане оппозиции и отвергнутого меньшинства (по крайней мере, до революции) тоже приносило им определенную пользу. Их статус «чужаков», не признанных обществом, обеспечивал им заметно большее число сторонников, чем можно было бы предполагать на основе статистических данных о возможной поддержке со стороны групп меньшинства, отличавшихся аномальной общественной позицией: например, со стороны евреев, поддерживавших социалистов в большинстве стран, даже там, где они вели благополучную жизнь среди буржуазии; или со стороны протестантов, как во Франции. Их репутация «оппозиционеров», постоянных противников существовавшего строя, которая еще усиливалась благодаря явной неприязни к ним со стороны правящих классов, привлекала на их сторону также угнетенные нации многонациональных империй, для которых красное знамя социализма было знаменем борьбы за национальную независимость. Именно это случилось в царской России, где особенно ярким примером в этом отношении была Финляндия. Как только позволил закон о выборах, Финская Социалистическая партия собрала 37 % голосов избирателей, а в 1916 году она получила уже 47 % голосов, став фактически национальной партией своей страны.

Таким образом, партии, называвшие себя «партиями пролетариата», получали поддержку значительно более широких слоев населения. Это позволяло им, при благоприятных обстоятельствах, легко становиться партиями правительственного большинства, как это и произошло в 1918 году. Однако принятие правил формирования правительства, узаконенных в буржуазном государстве, означало отказ от статуса революционеров и даже радикальных оппозиционеров. В период до 1914 года такую ситуацию можно было представить себе теоретически, но общественность, конечно, сочла бы ее недопустимой. Первый же социалист, присоединившийся к «буржуазному» правительству под предлогом обеспечения единства левых сил с целью защиты республики от неминуемого наступления реакции — им был Александр Мильеран (1899 г.), ставший впоследствии президентом Франции[46], — был единодушно исключен из рядов национального и международного социалистического движения. До 1914 года среди социалистов не нашлось больше политиков достаточно крупного масштаба, которые рискнули бы повторить его поступок. (Так, во Франции Социалистическая партия не участвовала в правительстве до 1936 года.) По этой причине социалистические партии сохраняли свою идеологическую чистоту и бескомпромиссность до начала первой мировой войны.

Остается, однако, еще один вопрос. Будет ли история рабочего класса того периода полной и правдивой, если ограничиться описанием деятельности его классовых организаций (даже и не только социалистических) и особенностей его классового сознания, сформировавшегося под влиянием тяжелых условий его жизни и труда? Возможно, что и да; но она будет таковой лишь настолько, насколько эти люди чувствовали и вели себя именно как представители класса. Конечно, классовое сознание распространилось широко и проявляло себя порой в совершенно неожиданной форме: например, в виде забастовки ткачей, изготовлявших еврейские шали для молитвы в одном из глухих уголков Галиции, в Коломые, когда они выступили против хозяев под