– Я умоляла ее лечиться. А она посмотрела на меня удивленно и даже с издевкой какой-то, что ли. И говорит: «Тома, неужели ты думаешь, что я хочу умирать? Но я же знаю, что сделать ничего нельзя. Я всех обошла и даже в интернете искала. Везде одно и то же: шансов нет, а если и есть, то один на миллион. Можно поехать в Германию или Израиль, там разрабатывают экспериментальные методы. Но ты знаешь, сколько это стоит? При том, что нет никакой гарантии, вообще никакой! И как я оставлю Катю – с ребенком и совсем без денег? Нет, я так не сделаю».

«Странно, – думала Катя, – узнай я об этом мамином решении тогда, орала бы на нее как бешеная. Требовала бы, чтобы лечилась, и не скоро бы простила, если б она отказалась. А теперь – понимаю. Все понимаю. Приеду сейчас домой, помирюсь с Ташей. Хорошо, что она не умеет обижаться долго, в отличие от меня. Может, сходим куда-нибудь вместе: погулять или в кафе с этими ужасными булками, которые она так любит. Наедимся до отвала, перемажемся этим их кремом, вкусным до умопомрачения и таким же жирным, будем хохотать и оттирать друг другу липкие щеки. А потом вернемся и снова будем смеяться над чем-нибудь. Или швыряться подушками. Или смотреть телевизор, или секретничать. Потом я запихну Ташу в постель, а она, как обычно, будет сопротивляться и отбрыкиваться. И сама, наверное, тоже лягу сегодня пораньше. И засну сразу, без снов, потому что у меня все хорошо. У меня все хорошо! Есть дом, есть работа, Иоланта есть. И Ленка, и вся ее семья, которая поможет, если будет нужно. И мама есть. Нет – но есть… Таше скоро десять, со здоровьем у меня порядок, но надо все продумать заранее. Заведу счет, куда буду собирать деньги для Таши. Позабочусь о ее образовании, чтоб она всегда, при любых раскладах, могла себя обеспечить. И напишу завещание. Завещание – обязательно…»

Все лето Катя рисовала почти каждый день, извела три больших альбома и даже решилась наконец показать свои творения Таше, которая от восторга верещала как дельфин и требовала, чтоб все рисунки были сфотографированы и выложены в интернет, потому что это «круто и няшно». А в сентябре, на первом же родительском собрании, Катя подняла руку, когда классный руководитель, совсем молодая и робкая словесница, предложила родителям поучаствовать в оформлении кабинета.

– Как видите, в школе был ремонт, – голос ее подрагивал, она смущалась и запиналась, – в кабинете совсем… совсем не осталось наглядных пособий. Может, кто-то из родителей рисует? Или…

– Я могу… попробовать. – Катя произнесла это так тихо, что классная не услышала и переспросила. – Я могу!

С иллюстрациями к пословицам и поговоркам она возилась уже второй месяц. И все вроде было неплохо, но хотелось еще лучше, ярче, интереснее. Вечером Катя привычно уселась за большой стол в гостиной, достала карандаши, раскрыла альбом.

Скрип дверных петель и шуршание в коридоре напугали ее почти до паники, до гулкой дыры в животе: дочь спала, Иоланта никогда не приходила так поздно (тем более что Катя забрала от нее Ташу всего пару часов назад), а больше никто не имел права открывать эту дверь снаружи.

Но это оказалась Ленка. Открыла дверь ключом, о существовании которого Катя уже почти позабыла, и многословно извинилась перед вышедшей в прихожую подругой:

– Кать, прости, а? И что так поздно приперлась, и что не предупредила, и что сама открыла. Боялась Ташу разбудить. Она спит? Вот возьми, я тут ей кое-что… Да не маши ты руками, я ей обещала. Это наши дела. – Ленка выглядела расстроенной и злой, топталась у входа, не снимала обувь и ветровку, хотя Катя уже достала из тумбочки специальные «Ленкины» тапочки и поставила у ног. – Я не помешала, Кать? Я в таком состоянии домой не хочу ехать, а с кем еще поговорить, как не с тобой, моей правой рукой, ногой и второй головой? Ну, чего ты ржешь?

– Представила тебя с двумя головами. – Катя начала стаскивать с Ленки куртку. – Давай проходи. Пойдем на кухню? Или в гостиную?

– Давай в гостиной. На кухне я на нервной почве жрать начну, а так еще есть шанс удержаться.

Усевшись на диван, Ленка жалобно посмотрела на Катю:

– А чаю дашь?

– Дам, конечно. Просто чаю?

– Просто. А если я еще чего-нибудь попрошу, не давай! Скажи: ты и так корова, нечего жрать на ночь.

– Да брось ты! – Катя поставила чашку на журнальный столик. – Никакая ты не корова. А очень аппетитная женщина.

– Корова. – Ленка мрачно смотрела перед собой. – Причем тупая корова.

– Так, – Катя села рядом, положила ладонь на Ленкино богатырское колено, – давай рассказывай, что случилось. С мальчишками все в порядке? С Игорем тоже?

– Да нормально с ними! Иначе бы я тут не сидела. Нет, это касается издательства. Вот ты говорила, что надо нам что-то менять, да? Что все эти сборники типа «Энциклопедии заблуждений» или «Сто лучших любовников всех времен и народов» уже нафиг никому не нужны, да?

– Говорила, Лен. – Катя вздохнула. – Ты извини, но все наелись…

– Да я ж и не спорила! Чего спорить-то? Продажи упали, я сама вижу. Любовные романы по-прежнему хорошо идут, а это… Ну, в общем, стала я думать. Присматривалась, на что людям денег не жалко? И поняла – на детей! Перла домой очередной пакет с книжками и игрушками для своих пацанов и сообразила: у меня проблем с деньгами нет, но ведь и те, у кого в кармане пустовато, ведут себя не лучше. Себе в чем-то откажут, а для деточки своей купят и конфетку, и конструктор, и книжечку с картинками. Правильно я говорю? Правильно, сама знаю. В общем, я решила: надо детские книжки издавать, причем для самых маленьких. Ну, ты меня знаешь: если я чего решила…

Ленка, по ее словам, взялась за дело серьезно. Изучила рынок, прикинула, во что стоит вкладываться. Поняла, что покупать права на творения популярного автора не готова: как пойдет – неизвестно, а бабло отбить надо.

– И тут, представляешь, Игоряша мне говорит: у меня есть приятель, точнее, однокурсник, Павлом зовут. Виделись недавно на вечере встречи. Выпили по маленькой, разговорились, я про семью рассказал. А он говорит, что у него не сложилось, с женой живут так себе. А когда еще принял, то признался, что пишет стишки для детей и что даже прочитать некому – своих-то нет. Я, конечно, сразу у Игоряши телефончик попросила, звоню, спрашиваю: не хотите ли