– Ерунда. Иногда хочется, чтобы кто-то тебя разбудил посреди ночи. Чтобы поболтать вот так, ни о чем…

Она нажала на «отбой».

За окнами мерцала огнями ночная Москва. Жанна подумала, а что, если снова позвонить ему и позвать к себе? Ремизов бы примчался, приехал, прилетел, даже не думая… Ну нельзя же быть все время одной! Или самой приехать к нему – вот так, явиться посреди ночи: сюрприз!

Жанна прижалась лбом к оконному стеклу. От ее дыхания оно слегка запотело…

Никуда она не поехала, конечно.

Если б не было того последнего, знаменательного разговора, когда вдруг выяснилось, что и Марат не может без нее жить, Жанна непременно бы отправилась к своему соседу.

Рассказала бы о Питере, поинтересовалась бы, как он здесь жил все это время… Но теперь прийти к нему было невозможно. Их отношения были безнадежно испорчены этой глупой любовью. Жанну нисколько не радовала легкость, с какой она завоевывала мужские сердца, такого рода честолюбие у нее отсутствовало. Ведь, в конце концов, надоедает, когда слышишь от окружающих одно и то же, тем более что сильный пол в выражении своих чувств оригинальностью не отличается…

Одиночество в толпе, жажда плывущего в океане, скука сидящего на троне – в окружении шутов… Таково бывает проклятие. У Жанны было то, о чем только может мечтать женщина, – власть над мужчинами, но она никакого удовольствия от этого не испытывала.

Теперь она потеряла и Марата. Своего последнего друга – вернее, того, кого считала им.

Словом, она не собиралась специально напоминать о себе. «Если столкнемся случайно, скажу – здравствуй, мне очень некогда… У него такие странные глаза, никогда не поймешь, о чем он думает, что у него там в голове!»

Но встреча все-таки произошла, уже на третий день после ее приезда.

Она возвращалась домой, как вдруг услышала за собой знакомые тяжелые шаги.

– Жанна! – окликнул ее Марат.

– Ах, это ты… Здравствуй, Марат.

– Ты в Москве уже? – Он нагнал ее и пошел рядом – клетчатая рубашка с короткими рукавами, серые штаны из брезента, тяжелые ботинки (это в такую теплынь!). – Почему не зашла, не сообщила, что приехала?

– Мне было некогда, Марат, – мягко произнесла Жанна. Не хватало еще перед ним оправдываться!

– Ну да… – усмехнулся он. Темные волосы были коротко острижены, коротко и не слишком ровно – старалась явно какая-то стажерка и явно в дешевой парикмахерской. Теперь, когда между ними стояла любовь Марата, Жанна чувствовала неловкость. Не потому, что стеснялась простецкого вида своего спутника (подобные вещи ее волновали мало, любила же она Юру, с его разбитыми кроссовками и всем прочим!), а потому, что только сейчас вдруг ощутила пропасть, их разделяющую. Раньше, когда она считала Марата только другом, этой пропасти не существовало.

Она, в недорогом, но очень стильном летнем платье, хорошеньких итальянских босоножках, с веселой сумочкой, с прической, на которую раз в два месяца тратила четверть зарплаты, ухоженная, веселая, милая, образованная, работающая хоть и не в банке, но во вполне приличной конторе, дочь известной певицы, как-то дико смотрелась рядом с Маратом. Об этом говорили и любопытные взгляды прохожих…

Юре позволительно было выглядеть небрежно, никто не требовал от него офисного лоска – он был специалистом высокого уровня, наполовину застрявшим где-то в виртуальном пространстве… Все равно что заставить Эйнштейна каждую неделю посещать салон красоты!

Но Марат был обычным ночным сторожем. Она, Жанна, – и ночной сторож… «Впрочем, наплевать, что сторож, наплевать на все! Пусть только не считает меня вещью, которая принадлежит одному ему!» – с раздражением думала она.

– Жанна…

– Что?

– Ты как будто на меня сердишься за что-то? – мрачно спросил он.

– Нет, все в порядке.

– Где ты так долго пропадала?

– В Питере была. В командировке…

– А-а… Долго как. По Москве соскучилась?

– Да, немного… В первый же день поехала в парк Горького! – усмехнулась она.

– Одна?

– Что «одна»?

– Ну, одна туда поехала? – строго спросил Марат.

«Можно любить кого угодно – сторожа, конюха, водопроводчика… – с тоской думала Жанна. – Главное, чтобы в человеке что-то было! Но он же – никакой, совершенно никакой… Почему я раньше этого не замечала? Ах, ну да – я же считала его другом детства, а другу детства простительно все! Даже отсутствие внутреннего содержания».

– С Русланом Сидоровым и Яшей Айхенбаумом, – ответила она.

– А, с этими, с которыми работаешь… – как-то криво улыбнулся Марат.

«Пусть знает все. Пусть перестанет считать меня только своей!» – с отчаянием, мстительно подумала она.

– Именно.

– И что делали?

– Ну что можно делать в парке Горького? Гуляли, катались на каруселях, пили какое-то жуткое вино… Ты меня не ревнуешь, надеюсь?

– Нет, – тихо сказал Марат. – А ты вот что… Ты забудь про тот наш разговор, а? Считай, будто и не было ничего! Я так… я не в себе был тогда!

– Правда? – Голос у Жанны дрогнул.

– Ей-богу! Потом мне так паршиво было… – с раскаянием произнес он. – Забудь!

– Хорошо, – кивнула она, чувствуя, как на сердце постепенно становится легче.

– Пойдем ко мне, я чай заварю… Как раньше! – умоляюще произнес он.

– Марат, я давно тебе хотела сказать – у тебя отвратительный чай! – не выдержала, засмеялась Жанна. – Какие-то опилки… Идем лучше ко мне.

– У меня не опилки… – насупился он. – Между прочим, я травы сам собирал – зверобой там, мята, все такое…

– Вот именно – как будто веник в кипятке распаривали! – захохотала она во весь голос.

Марат посмотрел на нее без всякого выражения. То ли он сердился, то ли нет…

– Ладно, пошли к тебе, – сказал он.

«Не сердится! – с облегчением решила Жанна. – Как хорошо, что мы с ним помирились!»

Те два месяца, что она отсутствовала, он не жил, существовал.

Он ждал ее, прислушиваясь к каждому звуку на лестничной площадке. Ночью, на работе, он смотрел на зарешеченные окна и едва не выл от тоски, глядя, как плывет луна в серебристых облаках, перемещаясь из одного квадратика в другой.

Он проклинал себя за то, что открылся ей – так неосмотрительно, так некстати. В самом деле, она только что узнала, что этот ее Юра погиб, а он полез с нежностями…

Теперь, спустя время, Марат оценивал произошедшее именно этими словами – «Пересветов погиб». Пересветов погиб, когда они беседовали на балконе. Случайно упал, случайно!

В глубине души Марат, конечно, знал – не случайно, но убийцей считать себя не мог. «Я не убийца, я был в состоянии аффекта… Любой судья бы меня оправдал! – размышлял он. – И я всего лишь его толкнул! Он высокий, худой, а перила – низкие. Зачем он вообще вышел на балкон? Сам виноват! Между прочим, я тоже мог свалиться!»