(или как его там) над всем этим, и тот, как она надеется, все смеется и смеется, или просто растерянно болтается, чувствуя, что его сносит ветром; и тогда она опускает его на обитое мягким дно и разрешает ему сидеть, и сама тоже сядет, неудобно поджав под себя ноги, и, может быть, поболтает с другой матерью, тоже сидящей в бассейне, и обе согласятся – хотя они представляют собой два довольно крупных тела, которые мешают некоторым детям пролезать между сетчатыми туннелями, – что они имеют такое же право находиться здесь, и даже больше, ведь они здесь нужны. Мелисса принадлежала к первой из этих категорий.

– Скольких детей вы записываете? – спросила смотрительница «Маленьких шалунов», одетая в зеленую рубашку.

– Двух.

Девушка смерила Риа взглядом с головы до пят, явно отметив костыли, упирающиеся той в подмышки, и неуверенно протянула Мелиссе два браслета.

– Прошу на вход, – произнесла она, нажимая на кнопку, открывающую ограду. Та распахнулась, ярко-желтая и тоже снабженная сеткой. И погружение завершилось.

Машина, дующая на шары, сегодня не работала. Некоторые из детей использовали ее как трамплин для того, чтобы взобраться наверх и спрыгнуть вниз, но младенцев это не интересовало. День был учебный, и Риа оказалась тут единственным ребенком школьного возраста. Здесь не нашлось никого, с кем она могла бы завязать спонтанную, быстро проходящую дружбу. Она не сумела бы залезть по сетке или пробежать по туннелю, и ей оставалось лишь играть в одиночку среди мягкой обивки или стать средних размеров уткой. Плотный подземный воздух пронизывали теплые запахи пищевых добавок, кофе и недавно съеденных тостов с сыром, о чем также свидетельствовали корки, валяющиеся у ножек одного из стульев. Мелисса пробралась в относительно пустынный уголок, направляя коляску по кривой между стульями и столами, по-прежнему держа Блейка одной рукой. Риа последовала за ними – и села за стол, пока Мелисса снимала с Блейка башмачки. Поблизости сидели, беседуя, две женщины, а еще одна сидела в одиночестве с газетой.

– Мамочка, а можно мне чипсов? – спросила Риа.

– Мы же только пришли. Иди поиграй.

– Но я не могу.

– Можешь, можешь. Давай, снимай туфлю. Подожди, сначала крем. Я же тебе говорила, тебе надо все время мазать руки. Почему они у тебя постоянно такие сухие?

– Не знаю.

Намазав ей руки, Мелисса сняла с нее обычную туфлю, парой к которой служила гигантская войлочная сандалия, предназначенная для загипсованных ног. Мелисса поместила три предмета обуви в мешочки, а Блейка – в бассейн с шариками, попросив Риа поиграть с ним. Некоторое время Мелисса наблюдала за ней, такой очаровательной со своей хромотой, в своей синей юбке-солнце, из-под которой виднелась ее худенькая здоровая нога. Они с Блейком принялись, хохоча, кидаться друг в друга шариками, а Мелисса нерешительно вернулась в свой угол и вынула из сумки ноутбук. Трудно было сосредоточиться, одновременно приглядывая за детьми, но Мелиссе все-таки удалось написать одно предложение. Впрочем, вскоре к ней приблизились чьи-то угги, бледно-голубое пальто и большая коляска на четырех колесах.

– Привет, Мелисса! – воскликнул чей-то голос.

Это была Донна, знакомая из царства матерей; Мелисса также часто натыкалась на нее на местных игровых площадках, в проходах между стеллажами «Японии». Донна уже порывалась сесть, но Мелисса не улыбалась по-настоящему, а ее пальцы зависли над клавиатурой.

– О, прости! – Донна замерла вместе со своим транспортным средством. – Я тебе мешаю?

– Нет-нет… ничего страшного, садись…

У Донны были очки в голубой оправе в цвет пальто. Глаза за линзами, казалось, всегда таращились равнодушно – в то время как Донна болтала о кулинарии, о предпочитаемых муссах, хороших кексах, о разнице качества между, скажем, низкокалорийным черничным маффином из «Маркс энд Спенсер» и низкокалорийным черничным маффином из «Сейнсбери». «Маркс энд Спенсер» никому не переплюнуть.

– Мне больше нравится соленое, – заметила Мелисса. – Всегда предпочту пакет чипсов, а не пончик.

Чем больше они говорили, тем дальше отступал мир, они тонули, и пол темницы опускался все глубже и глубже. Воздух вокруг них прорезали голоса шалунов, под уродливыми неоновыми огнями, под землей, и среди этих воплей вдруг раздался резкий, отчетливо различимый крик Блейка. Он ничком лежал на мягком покрытии бассейна и плакал. Риа хромала обратно к столу на одном костыле.

– Мам, Блейк застрял в шариках.

– Где твой второй костыль?

– Не знаю.

– Что значит – не знаешь?

– Не знаю.

– Хорошо, где ты его оставила?

– Не знаю.

Мелисса извлекла Блейка из бассейна и отправилась искать второй костыль, который обнаружился под одним из столов. Блейк больше не желал играть в бассейне. Он хотел забираться в туннели, залезать на сетчатые высоты, как дети побольше, но осуществить это он мог лишь с помощью и в сопровождении матери, которой придется ради этого разуться. В своем порыве он устремился к одной из обитых мягким приступок, ведущих на первый уровень.

– Блейк, иди сюда, – позвала Мелисса. – Блейк, туда нельзя залезать.

Он добрался до приступки, вытянулся во весь рост и стоя попытался забраться на нее. Заплакал, когда это ему не удалось, и стал искать взглядом маму – которая уже опустилась на четвереньки. Донна таращилась на нее. Мелисса пролезла в туннель, высунув наружу еще обутые ноги и пытаясь отвлечь Блейка от приступки:

– Детка, ты слишком маленький. Иди сюда, вылезай.

Но тут он заревел, на полную громкость, так широко разинув рот, что стала видна гортань. В материнской войне между «надо» и «неохота» однажды наступает момент капитуляции. Приходится отказаться от себя – возможно, совсем ненадолго, хотя эти многочисленные «совсем ненадолго» могут постепенно становиться все более долгими, слипаясь, как живые клетки, и формируя какого-то иного человека, так что в итоге становишься не вполне собой. Вот ее сын, ее маленький плачущий ползающий сын всего лишь хотел подняться повыше, и как ему в этом отказать, если она уже отказала своей изувеченной дочери в эксперименте с набором Hello Kitty? Когда пытаешься отстаивать себя в ситуации, требующей самоотверженности, это беда. Оставалось только одно.

– Ладно, Блейк, – сказала она. – Ладно.

Она выбралась из туннеля и села на мягкую ярко-красную поверхность. Они полезут вместе. Они поднимутся. Мелисса развязала грязные шнурки, стянула кроссовки и положила их в мешочек рядом с прочей обувью.

* * *

После обеда на Парадайз-роу снова явился мышелов – к ним в дом, который теперь все больше и больше напоминал некое живое, угрожающее существо, с белым каменным лицом, с глазами-окнами, глядящими наружу, удерживающими внутри. В воздухе кружилась пыль. Кривоватые полы становились все кривоватее. Узкий коридор все сильнее сужался. За обедом Риа отказалась есть рыбные палочки.

– Только не нарезай их, – распорядилась она, поэтому Мелисса их