Совсем самостоятельно не получается. Шатает ее из стороны в сторону. Здесь очень похожая дорожка. И деревья похожие, только их меньше. Двор, похожий на парк. Темная прохлада подъезда. Ступеньки никогда не кончатся.

– Ну потерпи, потерпи, совсем осталось немного.

Ступеньки, ступеньки. Все. Никакое спасение больше не вдохновит, ноги не гнутся в коленях, голова на шее не держится. Силы кончились, а ступеньки не кончились.

– Анечка, милая, один этаж остался.

– Я не могу.

– Можешь. Подними голову, видишь, там деревом обшитая дверь? Коричневая, гладкая. Это наша конечная цель. Там твое спасение. Там голова перестанет кружиться, там тебе станет хорошо и легко. Хорошо, легко и спокойно. Цель очень близко.

– Близко.

– Умница. Пойдем. Обопрись на меня, здесь уже можно. Другой рукой придерживайся за стенку. Вот так.

Ступеньки. Цель близко. Цель – деревянная дверь. Два пролета осталось. В таких домах в пролете обычно шестнадцать ступенек, значит, всего тридцать две.

Цель, деревянная дверь, достигнута.

Цель, деревянная дверь, открылась.

– Молодец, Анечка, ты справилась. Теперь можешь расслабиться. Хочешь попить, покурить? Ничего не хочешь? Тогда вот сюда заходи. Это то, чего ты так давно желала, – покой, полный покой. Ложись. Вытяни ноги, они очень устали, и руки устали, и глаза устали, они закрываются сами собой, веки отяжелели.

Покой, блаженный, долгожданный покой, наконец настал. Только мешал свет. Но вот потух и он. И звуки заглохли, давая больному, усталому мозгу отдых.

Территория больницы была огромной и страшно запущенной. Старые, разросшиеся в хаотическом беспорядке деревья и кустарники создавали гнетущий полумрак и погребную сырость. Асфальтированные дорожки потрескались, сквозь образовавшиеся проломы пробивалась трава. Часть отживших свой век зданий были полуразрушены, от других остались лишь остовы.

Булатович переходил от корпуса к корпусу, присматриваясь к табличкам с номерами, и никак не мог отыскать нужное отделение. Следом за первым шло почему-то шестое, а рядом с пятым располагалось семнадцатое. Где было девятое – совершенно неизвестно. Спросить у кого-нибудь, что ли? Он огляделся. Людей в парке было немного. Женщины в синих халатах и мужчины в каких-то кацавейках сидели на скамейках или бродили по растрескавшимся дорожкам парка, некоторые поедали что-то из кульков – родственники пришли навестить и принесли передачи.

Надо было и ему что-нибудь захватить, неудобно с пустыми руками приходить к человеку в больницу. Не догадался. Впрочем, он, Булатович, лицо официальное и пришел разговаривать с подозреваемой в убийстве. Так что какие-нибудь там яблоки или апельсины выглядели бы в данном случае неуместно.

– Голова пробита, все стены забрызганы кровью. Страшная картина, говорят, – услышал он вдруг за спиной.

– Да нет же, нет. Ее задушили.

Булатович обернулся. Две женщины, жестикулируя и странно выпучивая глаза, рассказывали какие-то сумасшедшие страсти. Больные, безумные женщины. Где же все-таки девятое отделение? Интересно, у них спросить можно или они совсем ненормальные?

– Извините, – немного подумав, обратился к женщинам Алексей. Они настороженно замерли. – Вы не подскажете, где здесь девятое отделение, а то я что-то запутался в вашей топографии.

– Девятое? Так ведь это именно там, – всплеснула одна из них руками и еще больше выпучила глаза.

– Вы из милиции или родственник? – задала нелепый вопрос другая.

– Родственник, – решил расположить к себе женщин Булатович.

– Ну тогда вас не пустят. Там… А и черт с тобой, – внезапно рассердилась отчего-то женщина. – Иди по этой дорожке, за тем корпусом завернешь и опять по дорожке. Там и будет девятое. Привязался!

Булатович поспешил ретироваться. Кто ее знает, эту раздражительную больную, еще кинется, не станешь же с ней драться. Он двинулся в указанном направлении.

…У девятого корпуса собралась толпа. Три машины – милицейский «газик», «Скорая» (она-то здесь зачем, кругом и так врачи, больница все-таки) и синий «микрик», именуемый в народе труповозкой, стояли бок о бок у самых ступенек отделения.

Булатович ринулся сквозь толпу.

На него зашикали, словно в театре на недисциплинированного зрителя, который вдруг встает посреди спектакля, проходит по рядам, наступает на ноги, загораживает сцену и вообще мешает представлению. Пробраться к крыльцу ему не удалось. Но тут дверь распахнулась. Два санитара вынесли носилки, закрытые наглухо белой простыней.

«Голова пробита, все стены забрызганы кровью. – Да нет же, ее задушили». Значит, правда, значит, убийство, новое убийство. Кто кого на сей раз? Анечка Соболева, будучи не в себе, нашла свою новую жертву или некто другой, будучи не в себе, нашел свою новую жертву – Анечку Соболеву? Или, может, эти носилки к нему, Булатовичу, не имеют отношения? К его проклятому делу не имеют отношения?

Капитан, чужой, незнакомый, с усталым, безразличным лицом, вышедший следом за санитарами, помахал рукой. Из «газика» выскочил молодой незнакомый опер, подбежал к капитану.

К ним, к ним, к этим чужим ребятам, имеет отношение это убийство, а совсем не к нему. Ну и что, что девятое отделение, в котором Аня лежит, разве не бывает таких совпадений?

Булатович шагнул к носилкам.

– Какого черта! – оскалился капитан, показывая ряд крепких, пожелтевших от неумеренного курения зубов, таких же, впрочем, как у него, Булатовича. – Куда ты прешь? Цирк тут тебе, что ли?

– Старший следователь майор Булатович. – Алексей протянул корочки.

Санитары замешкались, не зная, продолжать ли свой путь. Носилки качнулись. Безличное мертвое под простыней чуть съехало. Санитары поудобнее перехватили носилки, и это безличное мертвое вернулось на место. Капитан, матернувшись про себя, выдавил улыбку, извинился перед Булатовичем.

– Капитан Яцек, отделение милиции Ровенского района, – представился он.

– Убийство? – Алексей приподнял край простыни. Нет, не она это, не она, не Аня Соболева. Слава богу, не она. Разве только смерть, наложив свою пятерню, так изменила лицо? Нет, все равно не она. – Задушена?

– Да, убийство, задушена. Журбина Светлана Николаевна, медсестра.

– Когда это произошло?

– Часа три назад.

– Я не понял, – один из санитаров обиженно засопел, – мы здесь до вечера стоять будем? Тяжело ведь.

– Идите. – Булатович кивком отпустил санитаров, отошел в сторону, закурил сигарету. Носилки поплыли к синему «микрику». – Что известно по убийству?

– Журбину нашли мертвой в палате. Никто ни из больных, ни из персонала ничего не видел и не слышал. Палата эта отдельная, на одну больную, которая в тот момент отсутствовала.