– Венеция сказала тебе, – прошептала она.

– Не Венеция, – поправил он. – Она сохранила твою тайну.

– Но как же тогда ты…

Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Не имеет значения, – резко сказал он. – Что действительно важно – так это почему ты, черт побери, не пришла ко мне? Ты носишь нашего ребенка, Элис. Неужели ты думала, что я откажусь от него?

– Ты не понимаешь…

– Чертовски верно, я не понимаю! Когда ты собиралась мне сказать? Или хотела окрутить Хоуика?

Он смотрел на нее с такой яростью, какой Элис прежде никогда не видела.

– Нет! – воскликнула она в ужасе от его предположения. – Неужели ты думаешь, что я способна на такое?

– Кто тебя знает.

Слова ударили Элис, словно пощечина, но она понимала, что заслужила это. После того, что она наговорила ему, во что заставила поверить… вряд ли стоит удивляться тому, что он так плохо думает о ней.

– Хоуик был бы последним болваном, если бы поверил, что ребенок его, учитывая, что я на втором месяце и ни разу не спала с ним.

– Ты не спала с ним? Как тебе это удалось? Ты ведь прожила в его доме неделю.

Элис прислонилась к стене.

– Меня спас старый как мир предлог.

– Надо же.

Она ничего не сказала, лишь отвела взгляд.

Он убрал руку с ее живота. Она поежилась: в окно проникал холодный ночной воздух. Снова взяв Элис за подбородок, Рэйзеби поднял ее лицо и посмотрел в глаза:

– Как ты думаешь, Элис, что бы он сделал, обнаружив, что ты носишь моего ребенка? Оставил тебя своей любовницей? Признал моего ребенка своим?

– Прекрати! – закричала она. – Он бы вышвырнул меня на улицу без единого фартинга.

– И все же ты предпочла пойти к нему, а не ко мне.

– Я не вешалась ему на шею, если ты об этом. Он пришел ко мне. Я не могу заработать себе на жизнь.

– Ты – актриса.

– Театры закрылись на лето, Рэйзеби. У меня не осталось ни пенни. Неужели ты думаешь, что я продалась бы Хоуику, будь у меня выбор? Я не умею читать и писать. Я не могу вести бухгалтерию, не умею шить, петь или танцевать. Меня не взяли ни в один магазин. А у Венеции я оставаться не могла, боялась разрушить ее жизнь. Что еще мне было делать?

– Ты могла прийти ко мне, – резко сказал он.

– После того, как заставила тебя поверить в то, что я бессердечная шлюха, которой нужны были только твои деньги и которая готова уйти к тому, кто платит больше? – Она удивленно посмотрела на него. – Я не могла прийти к тебе. Какой мужчина оставил бы своего ребенка такой женщине, как я?

– Ты думала, что я отберу у тебя ребенка и буду сам воспитывать его? – устало спросил он, потер лоб и посмотрел в окно.

Она кивнула.

– А разве не так?

– Я бы никогда этого не сделал.

– Почему? Разве тебе не нужен ребенок?

– Нужен, не в этом дело. Видишь ли, ты тоже нужна мне, Элис.

– Даже после того, как я заставила тебя поверить…

Он печально улыбнулся.

– Значит, ты признаешь, что солгала мне?

Элис хотела отвернуться, но он держал ее за подбородок.

– Ты любишь меня.

Она сжала губы, сдерживая дрожь. Больше не было смысла лгать. Он знал правду. Знал о ребенке. Она закрыла глаза, чтобы остановить слезы, но они потекли по ее щекам.

Она почувствовала, как его теплые губы коснулись ее губ, ее щеки, уха.

– Ответь мне, Элис.

Она открыла глаза.

– Конечно, я люблю тебя, Рэйзеби. И всегда любила. Почему же еще я отказалась выйти за тебя замуж?

– Ты пыталась спасти меня от самого себя. Интуиция подсказывала мне это, нужно было прислушаться к ней.

– Я не могла позволить тебе оставить все, чем ты дорожишь и что принадлежит тебе по праву, – семью, поместье, титул, все, ради чего ты жил. Это твой долг, твоя судьба. Ты до конца жизни сожалел бы о том, что сделал.

– Конец моей жизни ближе, чем ты думаешь, – чуть слышно пробормотал он. – Ты была права, Элис. Было бы ошибкой пренебречь своим долгом. Мужчина, презревший долг и честь, – не мужчина. Я не опозорю имя Рэйзеби.

Элис кивнула и улыбнулась, хотя сердце ее готово было разорваться на части.

– Стало быть, я должен поблагодарить тебя за то, что ты разбила мне сердце и ввергла меня в ад.

– Если тебя это утешит, я чувствовала то же самое.

– Не сомневаюсь.

Они посмотрели друг на друга.

– Нам о многом нужно поговорить, Элис, но не здесь. Поехали на Харт-стрит.

– Мы не можем!

Он взглянул на нее, и угроза в его глазах заставила Элис поежиться.

– Я не приму отказа.

– Но как же Хоуик?

– Ты хочешь, чтобы я убил его? – мягко спросил он.

– Нет! – крикнула Элис, не зная, шутит он или говорит серьезно. – Он подаст на тебя в суд, а скандал – последнее, что тебе нужно.

– Не беспокойся, я разберусь с Хоуиком, – сказал он и поцеловал ее, словно скрепляя свое обещание печатью.

Укутав Элис в свой черный плащ, он подхватил ее на руки, спустился по лестнице и вышел из дома.

В доме на Харт-стрит все было по-прежнему. Все слуги были на своих местах. В холле стояли цветы, везде горели свечи.

Здесь Элис было тепло и уютно, она чувствовала себя в безопасности, словно и не уезжала никогда.

Он понес ее по лестнице наверх, в спальню, закрыл ногой дверь и только потом поставил на ноги.

В камине горел огонь, отбрасывая на стены пляшущие блики.

Тот последний разговор в этой комнате канул в прошлое.

– Сними это платье.

Его лицо помрачнело, когда он взглянул на ее порванный наряд.

Элис повела плечами, и платье, соскользнув с нее, опустилось на пол, словно алое пятно крови.

– Я не могла рассказать ему о мисс Руж. Он не понял, когда я сказала, что не люблю красный цвет.

Она опустила глаза на платье, вспоминая все то, что ей пришлось пережить в публичном доме. Смогла бы она лечь в постель с Хоуиком, если бы Рэйзеби не спас ее?

Она отбросила алый шелк и стояла посреди комнаты совершенно обнаженная. Несколько мгновений он смотрел на нее, потом поднял платье, взял Элис за руку и подвел к камину.

Он отдал ей обрывки платья, и она швырнула их в огонь. Рука об руку они стояли у камина, глядя, как сгорает ее прошлое. Наконец от платья осталась одна зола.