У побережья, когда насыщенный запах соли в потоках ветра и привычные уху Снефрид крики чаек дали знать о близости моря, показалась еще одна священная роща – совсем непохожая на другие. Она состояла из сосен, среди которых не нашлось бы ни одной ровной. Выглядело это так, будто сосны были застигнуты во время буйного танца и замерли навсегда, причудливо изогнувшись. Такие места называются «рощами духов» и пользуются дурной славой.

За пляшущей рощей открылось море, и отряд вышел на Скалу Богов. От вида захватывало дух. Длинный кусок берега представлял собой крутой обрыв, а Скала Богов, самое высокое место, заметно выдавалась вперед, в море. На мысу виднелся жертвенник, сложенный из того же известняка. Под скалой море было совсем мелким, и сквозь тонкий слой воды просвечивало такое же белое дно, поросшее черно-зелеными водорослями. Море еще не успокоилось, и по игре волн в отдалении было видно, что там дно резко уходит на большую глубину. Зрелище было жутковатое, и ясно делалось, почему эйсты именно здесь устроили святилище – с этого места земля словно бы смотрела в глаза морю, замирая от страха и преклоняясь перед его силой.

На опушке рощи неподалеку от мыса виднелись люди и лошади – потомки покойного Тарво прибыли. Родичи Меелита остановились с другой стороны, старый Арво пошел поздороваться и узнать, расположены ли они к беседе. Держась позади Лейви, Снефрид разглядывала чужаков издалека: на вид они ничем не отличались от «своих» эйстов. И неудивительно: если их молодежь встречается на летних игрищах, значит, живут они по соседству и имеют один уклад. Ближние селения всегда обмениваются невестами, и упрямый брат Вяйке явно нарушает старинный обычай. Мужчины были одеты в коротковатые, выше колен, рубахи или кафтаны грубой шерсти – черные, синие, зеленые, бурые, – узкие, плотно прилегающие к телу, с короткими, чуть ниже локтя, рукавами, с треугольным вырезом на груди. Благодаря этой одежде мужчины эйстов смотрелись крепкими и стройными – не то что женщины в их широких, мешковатых верхних рубахах, таких же юбках и накидках. Вместо пуговиц на груди мужские кафтаны были сколоты круглыми бронзовыми застежками – тремя или четырьмя, сверху вниз. На светловолосых головах сидели шерстяные шапочки, по краю украшенные спиральками из бронзовой проволоки. На темной грубой ткани обилие бронзовых украшений смотрелось очень ярко и придавало эйстам молодцеватый, праздничный вид. Шелка и серебра, не говоря уж о золоте, в их одежде совсем не было – видно, к восточным дорогим товарам они пристрастия не имели, но женщины носили, как успела заметить в селении Снефрид, такие же стеклянные бусы – зеленые, желтые, синие, – какие пользовались любовью и в Свеаланде.

Поглядывая на эйстов и пытаясь угадать, который из них Коткас, Снефрид готовилась к беседе. «У меня в руках был рог с пивом – я кое-что над ним нашептала…» Снефрид понимала, зачем Фрейя именно сейчас рассказал ей эту прядь. Она легко могла последовать примеру богини – лишь бы упрямый Коткас, по примеру прославленного конунга Хёгни, принял у нее рог. Старый Арво стоял в окружении незнакомых ей эйстов, – судя по всему, они договаривались о встрече возле жертвенника, на самом виду у богов. Из селения с собой привезли бочонок меда; Снефрид знаком попросила Меелита налить в рог и зашептала над ним, повернувшись лицом к морю:

Мы о мире просим Фрейю,

О согласьи молим Ньёрун:

Пусть оставит злобу Коткас,

Пусть сестре подарит дружбу.

Сели Фрейя, Фригг и Ньёрун,

Взяли прялки золотые,

Спряли благо Меелиту,

Норны мир соткали Вяйке.

Забывает злобу Коткас,

Встретить рад сестру и зятя.

Лад в семье, в роду согласье,

Мир и радость без раздора…

Когда Арво привел Коткаса с его людьми на скалу, Снефрид уже ждала его там, между Меелитом и Суло, его дядей. То, что для посещения священной рощи на Дневном острове она надела свое лучшее платье, опять сослужило ей службу: стоя перед жертвенником с рогом в руках, она видела в глазах приближающихся эйстов недоверчивое изумление. Ее синяя накидка напоминала их собственные одежды, но синевато-зеленый хенгерок, узорный красный шелк его отделки, серебряные застежки на груди, голубой шелковый чепчик, серебряный браслет с бирюзой на руке – переданный из-за моря подарок Ульвара, доказательство того, что он жив, а еще бронзовый жезл за поясом – ничего такого жители Островной земли явно еще не видели. Рослая, статная, чертами лица не похожая на местных женщин, Снефрид неизбежно должна была показаться гостьей из небесного селения.

– Вот Коткас, сын Тарво, – Арво показал ей на одного из тех, кто с ним пришел. – А это, Коткас, – на своем языке продолжал старик, – чудесная женщина, воплощение Рауни, что явилась нам в священной роще на Журавлином острове.

Мужчина среднего роста, Коткас был худощав, темно-зеленый короткий кафтан, обильно украшенный на груди нашивными бронзовыми бляшками, ловко сидел на его стройном крепком стане, опоясанном кожаным ремнем с бронзовыми накладками. На руке виднелся тяжелый бронзовый браслет, в этих краях обозначавший высокое положение воина. Взглянув на Коткаса, Снефрид поняла, почему он так неуступчив. Коткас был на пятнадцать, а то и двадцать лет старше своей сестры, а может, суровый вид насупленные брови, острый взгляд глубоко посаженных глаз и жесткие складки на щеках прибавляли ему лет. Сквозь светлую бороду просвечивал шрам на подбородке, слегка искрививший губы. Однако в глазах его отражалось то же изумление, что и других, даже еще более сильное. Глядя на Снефрид, он как будто не мог подобрать слов.

– Привет и здоровья тебе, Коткас сын Тарво! – заговорила она, делая остановки, чтобы Арво мог перевести. – Я, Меелит, Суло и все прочие люди из рода Тууле-поэг, рады видеть тебя здесь в добром здравии. Богам огорчительно, когда таких достойных людей, живущих по соседству, разделяет вражда. Боги дали нам разум и речь, чтобы мы могли обсудить все свои несогласия и найти путь к примирению и всеобщему довольству. Прими этот рог в знак нашего уважения, и давайте вместе попросим богов, чтобы дали нам мир и всеобщую радость!

Коткас подошел ближе, вглядываясь в ее лицо. Снефрид было не привыкать к пристальному вниманию, особенно мужчин, но острый взгляд Коткаса царапал ее. Он как будто оценивал ее, прикидывал, сколько готов за этот товар заплатить. В его глазах было и удивление, и небольшая настороженность, и радость, Снефрид пока непонятная. Она