– Если ты не желаешь смерти Меелиту, не допусти, чтобы она забрала его, – сказал Хравн Черный.

– Как я смогу это сделать?

– Ты умеешь. Вспомни, ты ведь уже не раз вступала в поединки на воздушных тропах и выходила победительницей.

– Но там моей соперницей была только старая вирд-кона Бьёрна конунга… и ее молодая и неопытная наследница. А это – дочь конунга альвов, сама Дева Источника…

– Ты встречалась и со старшей из Дев Источника. И прогнала ее прочь.

Снефрид вспомнила: усадьба Сигфуса Барсука, баня, распростертая на соломенном ложе Катла, бледная как полотно… огромные пятна крови на подстилке… бурлящий на месте очага источник, женская фигура с закрытым лицом, сотканная из серовато-голубого тумана… «Урд, уходи! – повелительный голос, так похожий на ее собственный. – Тебя изгоняю…»

– Но это была не… – начала Снефрид.

– Тише! – Хравн Черный легко коснулся ее губ кончиками пальцев, и она умолкла. – Неважно, кто это был. Та, что изгнала саму Урд, справится с ее младшей подругой.

– Но как я сумею хотя бы ее увидеть?

– Вот так.

Хравн Черный подался к Снефрид и нежно поцеловал в оба глаза. У нее перехватило дыхание; от легкого прикосновения его губ по телу разбежалась теплая дрожь, и на миг Снефрид охватило ощущение, будто по жилам ее вместо крови струится голубой свет – нежно-голубой и немного серебристый, как первый снег.

– Теперь ты ее увидишь, – шепнул голос Хравна Черного.

Снефрид открыла глаза, но, против ожидания, увидела не слишком много, а слишком мало. Перед нею оказался пустой жертвенник. Его голос еще был здесь, но ее дух-помощник исчез.

* * *

Никто из эйстов не видел, с кем разговаривала Снефрид, но все ясно видели, что с кем-то она разговаривала и этот кто-то находился на вершине жертвенника.

– Здесь был могучий дух, родственный Луметахт, – подтвердил Арво. – Я чуял его, однако беседу их услышать он мне не позволил. Что передал тебе Укко-Старик, поведай нам! – обратился он к Снефрид.

– Воля богов такова, – строго сказала она, не выходя из-за жертвенника и чувствуя, что устами ее воистину говорит судьба. – Коткас и Меелит должны биться на поединке, но не должны убивать друг друга. Проигравшим будет тот, кто первым прольет свою кровь или лишится оружия. Тот, кто выиграет, получит жену – ту, которая ему желанна. Проигравший не получит ничего, но будет обязан хранить мир. Ясна ли вам, витязи, воля богов? Вы оба должны принести клятвы, что примете исход поединка и подчинитесь воле Укко.

Снефрид невольно вспомнился поединок между Альреком и Бьёрном Молодым. Это было совсем недавно, месяца полтора назад, а казалось, прошло много лет: столько новых впечатлений на нее с тех пор обрушилось. Они были двоюродными братьями, и Эйрик запретил им попытки убийства. Но все же Альрек погиб, хотя Бьёрн Молодой не желал этого. Смерти Альрека желал кто-то другой. Теперь Снефрид догадывалась – кто. Владыка Павших забирает к себе хороших воинов, не заботясь о том, нужны ли они кому-нибудь живыми в Среднем Мире. Красивые предания, в которых смерть ради чести и славы сверкает, будто самоцвет, для него гораздо ценнее, чем долгая мирная человеческая жизнь. Холодела кровь от мысли, что такой же исход может получить и нынешний поединок. Чего стоят ее усилия по сравнению с волей Одина, самого могущественного божества во вселенной? Он и замечает ее только ради Фрейи…

Но ради Фрейи она должна попытаться.

Кроме топоров и копий, многие эйсты были вооружены мечами. Мечи, в Северных Странах оружие довольно редкое, были здешнего изготовления и мало походили на дорогие, франкской работы, которые носили конунги и самые знатные свеи, – эти были с простыми железными рукоятями, без дорогой отделки, да и сами клинки, надо думать, похуже. Тем не менее именно меч – оружие истинного воина, и оба противника выбрали их.

Близ жертвенника нашелся ровный участок, мужчины обмерили площадку и обозначили ее, положив на белую каменистую землю копья. Совсем рядом шумело море и чайки носились с криками, будто растревоженные непривычным и грозным зрелищем. Толпа разместилась со стороны берега, в нескольких шагах от лежащих копий. Ближе стоял только Арво и еще несколько старших мужчин, все с бронзовыми браслетами на правой руке в знак воинских заслуг.

Снефрид осталась позади жертвенника – так она хорошо видела площадку, но сама не привлекала внимания, отчасти скрытая от глаз. Оба противника шагнули через копья – щит на левой руке, меч в правой, где у каждого блестел бронзовый браслет воина. Снефрид так же решительно сжимала бронзовый жезл вёльвы, свое неизменное оружие. Она не сомневалась, что у нее хватит сил наложить на Коткаса чары неподвижности – но позволительно ли ей это сделать? Это будет незаконное вмешательство в поединок, а наказание может последовать как от людей, так и от богов…

– Тара авита! – крикнул Коткас, потрясая мечом. – Помоги, Тара!

– Тара авита! – откликнулся Меелит.

Как Снефрид и ожидала, Коткас, старше годами, более опытный и более уверенный, сразу стал делать выпады, а Меелит, не менее исполненный решимости не проиграть, пока больше защищался и отводил щитом вражеский клинок. Но Снефрид следила за ними лишь краем глаза. Не стоило вмешиваться в дело на площадке – Хравн Черный предупредил, что ей предстоит собственное сражение, и она старалась не пропустить появления противника. Отмечая глухие удары мечей по щитам, выкрики вокруг площадки – то радостные, то тревожные, – она больше смотрела на небо, на море, в воздух, прислушивалась к шуму ветра, крикам чаек… Ее трясло от волнения, но она знала, что так и должно быть. Не раз ей приходилось слушать, как хирдманы Эйрика рассказывали о таких делах: пока ждешь боя – тревожно, а когда начинается – страх исчезает, остается только предельная сосредоточенность…

«Теперь ты ее увидишь», – обещал Хравн Черный.

Но вышло не совсем так. По жилам пробежал холод, и возникло ощущение, будто ее кровь превратилась в голубой свет. Зрение прояснилось, и Снефрид обнаружила, что напротив, у дальнего края площадки и выше, появилась фигура женщины. Снефрид сперва увидела ее во весь рост, а потом сообразила, что женщина стоит на воздухе над головами толпы. Она была в платье белее снега, поверх него кольчуга, на голове шлем; из-под шлема виднелись заплетенные в косы очень светлые волосы.

Однако первым Снефрид заметила не это. Взгляд ее приковали две вещи: глаза женщины, источавшие яркий серебристый свет – и такое же сверкающее копье в ее руке. Острие копья было сверху вниз направлено на площадку, и жало выцеливало одного из