Абдо бросил на меня ожидаемо недовольный взгляд – но по неожиданной причине: «Неправильный род. Говоря о незнакомце, нужно использовать космически-средний».

Я взглянула на Родию. Он нагнулся в сторону и сплюнул на землю. «Какой же он теперь незнакомец? И если существует воплощение наивно-мужского рода, так это, конечно…»

«Чтобы говорить о незнакомце, нужен космически-средний род, – повторил Абдо. – А он останется для вас незнакомцем, пока вы не спросите у него: «Каким местоимением мне вас звать?»

«Но ты же сказал, что космически-средний род используется, когда мы говорим о богах и баклажанах», – проговорила я, не вполне понимая, зачем спорю с носителем его же языка.

«Людям можно самим выбирать, каким местоимением к ним обращаться, – объяснил Абдо. – Но, говоря о незнакомце, мы используем вежливый вариант. Даже если вы почти уверены, что он не баклажан, он все еще может оказаться посланцем богов».

Абдо нравилось исправлять мои ошибки, но одной этой радости надолго не хватало, и я стала задаваться вопросом, только ли в дожде дело. Он каждый день часами смотрел в серый горизонт и растирал темный, бугристый шрам на запястье. Еще он плохо ел – но тут я его вполне понимала. Самсамийцы слишком любят капусту и комковатую подливу. Я ругала себя за то, что взяла его с собой: через неделю я окончательно пришла к выводу, что с ним что-то не так. Когда я спросила его напрямую, он лишь равнодушно пожал плечами.

Я тщательно следила за временем. Прошли дни святой Сьюкр и святого Мунна, а также Скаладора – день, когда мы почитаем падших рыцарей, – и не принесли с собой ничего, кроме проливных дождей. Утро дня святого Абастера выдалось солнечным, что показалось мне дурным знаком. Сразу после завтрака мы поднялись на холм, и перед нами впервые открылся вид на Самсамийские горы. Они резко вздымались за равниной, находившейся перед нами, и представляли собой зеленое плоскогорье, усеянное упитанными овцами и низкорослым желтым дроком. Дожди, столетиями разрушавшие его, оставили на склонах глубокие борозды; куски горной породы выдавались вперед, напоминая голые кости. Над горами уже успели сгуститься тяжелые тучи; серые полоски дождя походили на волосы старой женщины.

Ганс указал на южную окраину высокогорья.

– Фнарк находится за той грядой, – сказал он по-самсамийски. – Мы доберемся туда послезавтра.

Родия перевел его слова на гореддийский, не зная, что в этом нет необходимости.

– Мы опаздываем, – сказала я.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся Родия от моих слов, наполненных раздражением. – Графы никогда не собираются всего лишь на один день. Наверняка большинство еще в пути. Никто никогда не приезжает вовремя.

Я захлопнула рот, понимая, что ругань не поможет мне добраться до Фнарка быстрее, хотя мне бы этого очень хотелось. Я посмотрела на Абдо, надеясь безмолвно поделиться с ним своей досадой, но он смотрел вдаль невидящим взглядом.

Через два дня мы наконец прибыли во Фнарк. Я не ожидала, что город окажется таким большим – в нем даже были улицы и какие-то производства вроде гончарной мастерской. Вдоль реки тянулся ряд складов. Дома упирались друг в друга и делили между собой общую черепичную крышу, небо пронизывали шпили церквей. Мы перешли через реку по изогнутому каменному мосту и пересекли рыночную площадь. Отважные торговцы жались друг к другу, столпившись под соломенным навесом, словно овцы под раскидистым деревом.

Видимо, с таким климатом нужно было торговать под дождем – иначе когда вообще торговать?

Мы поскакали на север по дороге, петляющей вдоль реки. У самого подножия гор стоял укрепленный комплекс, напоминающий нинийский палашо. Когда мы въехали в железные ворота, оказалось, что это храм – и не обычная придорожная часовня, а огромное сооружение. Внутри этих стен было все, о чем только мог мечтать паломник: спальни, сувенирные палатки, молельни и столовые. На столики, стоявшие на улице, падали капли дождя.

Людей видно не было. Во мне снова начало закипать раздражение.

– Вы же сказали, что графы проведут здесь всю неделю, – тихо проговорила я Родии.

Он пожал плечами:

– Должно быть, они внутри. Мы, самсамийцы, народ вынослифый, но это не сначит, что мы будем стоять под дошдем.

Или графы уже разъехались по домам. Раз их собрания не были никак ограничены по времени, наверняка иногда они заканчивали пораньше. Я заскрежетала зубами и поскакала вслед за Гансом по выложенной булыжниками дорожке по направлению к громадной церкви, возвышающейся на холме.

Мы привязали лошадей и вошли внутрь. Там не было никого, кроме кучки насквозь промокших паломников, стоящих у алтаря и певших вместе со священником. Я знала эту мелодию – у нас в Горедде так звучала одна застольная песня. Но здесь слова были совсем иными:

Родия начал подпевать себе под нос. Ганс смиренно снял шляпу и поднес ее к сердцу. Абдо прислонился к гладкой колонне и закрыл глаза.

Нужно было подойти к священнику и спросить его, разминулись ли мы с графами. Когда он закончил службу и благословил паломников именем святого Абастера, я зашагала к алтарю. После храмов Ниниса, полных вычурных украшений, простота этой церкви едва ли не шокировала. Самсамийцы признавали свою доктрину строгой, но я не думала, что она найдет такое явное выражение в архитектуре. Здесь не было ни статуй, ни картин, ни украшений – только надписи, сделанные простыми, квадратными буквами.

Я прочитала некоторые из них. «Под этой плитой покоятся бренные останки святого Абастера, который вернется, окутанный славой и…» Брр. Снова кровавое возмездие. Мне бы не хотелось оказаться рядом с этим святым Абастером, даже после смерти. «Вот что изрек святой Абастер: «Не терпите рядом с собой неверных, порочных женщин, распутных мужчин, драконов и их омерзительных отпрысков…» Я не стала дочитывать до конца, но решила посчитать общее количество категорий людей и существ, которых нельзя терпеть. Их было пятьдесят три.

Однако одну надпись я все-таки дочитала, потому что она была короткой и упомянутые в ней имена – легко поддающиеся переводу на гореддийский – бросились мне в глаза. «Святые тоже могут подвергнуться осуждению. Святой Абастер справедливо покарал: святого Маша, святого Даана, святого Таркуса, святого Пандовди, святую Йиртрудис».

Сначала я заметила имя святой Йиртрудис, которая, согласно псалтырю, должна была меня охранять, но в этот список попали не только еретики. Святых Маша и Даана широко почитали в Горедде: да, эти двое мужчин любили друг друга и были преданы мученической смерти другими святыми, но все же сохранили свой благословенный статус. А про святых Таркуса и Пандовди я никогда ничего не слышала, хоть и дала имя Пандовди самому чудовищному своему гротеску – тому, которого решила не искать в настоящем мире.