буду сниматься на телевидении. Я несла эту безмолвную утрату с собой из комнаты в комнату, из дома в школу, лелея ее и преисполняясь решимости компенсировать потери во внешности решительностью и трудолюбием.

Эту идею я отчасти почерпнула из сериала, который мы смотрели с другими семьями. «Бэйцзин чжэнь цзай ню юэ», или «Пекинец в Нью-Йорке», стал книгой-хитом и сериалом в Китае еще до того, как мы оттуда уехали. Однако посмотрели мы его только в Нью-Йорке, беря напрокат видеокассеты на деньги, которые собирали вскладчину все три семьи. В сериале шла речь о молодом человеке из Пекина, который поехал вслед за своей женой в Нью-Йорк. В сериале они жили жизнью, похожей на нашу, но несколько смягченной телевизионным лоском. Мы смотрели, как они преодолевают трудности с английским, деньгами и новым американским образом жизни. Мы смотрели, как они проходят собеседования и трудятся на тех же случайных работах, по которым мыкалась Ма-Ма. У главного героя даже фамилия совпадала с моей и Ба-Ба.

– Ма-Ма, какой смысл смотреть нашу собственную жизнь по телевизору? – спросила я во время одного такого сборища.

– Ну, правда ведь приятно знать, Цянь-Цянь, что мы не одни такие?

Но я считала это нисколечко не приятным. Мне казалось несправедливым, что на свете еще множество людей страдали от одиночества, тоски по родине и голода в те же моменты, когда эти страдания испытывали мы. Сотни одиноких людей, на мой взгляд – это гораздо хуже, чем три одиноких человека.

Когда по телевизору показывали сцену, в которой травили Ван Цимина, главного героя, «нас» в этом сериале, Ба-Ба подтащил свой складной стул поближе ко мне и прошептал:

– Видишь, Цянь-Цянь? Цимин был на вершине в Китае, но теперь он на дне в Америке. Так же, как мы.

В этот момент я задумалась: а так ли далеко мы от вершины в Америке? Все вокруг нас, казалось, вели почти такую же жизнь, как и мы. Я вручила однокласснице худший на свете подарок от «тайного Санты», но пришла к выводу, что сама в этом виновата, что была слишком эгоистична. Конечно, у моих одноклассников были игрушки и лучшая одежда, и даже более дорогие карандаши, чем у меня. И они, похоже, не особенно мучились от голода – во всяком случае, и близко не так, как я. Но если не считать Джулии и Дженнифер, то они вроде бы были не настолько богаты, чтобы можно было подумать, будто они на вершине, а мы на дне. Я вспомнила дом Элейн. Да, он был и чище, и просторнее, и в этом семействе больше разговаривали между собой, но там было странно. Я, по крайней мере, точно знала, какие порядки заведены дома у нас. У них же были странные правила. Может быть, это и означает – быть на вершине в Америке?

Мне пришлись по душе более поздние серии «Пекинца в Нью-Йорке», потому что в них было показано, как после многих лет упорного труда и чи ку[76], Ван Цимин стал таким богатым и успешным, что поселился в доме, в котором было больше двух комнат, и ему уже не надо было перебираться с одной случайной работы на другую. Этот поворот в сюжете сериала придал мне сил. Когда на экране появилась панорама дорогого нового дома Ван Цимина, сплошь залитого солнечным светом, я повернулась к Ба-Ба и сказала:

– Ван Цимин снова на вершине, Ба-Ба. И мы будем, правда?

Я сказала это недостаточно тихо. Все взрослые в комнате услышали меня и захмыкали. Лицо Ба-Ба приобрело странное выражение – как в тот раз, когда он велел мне никогда не произносить слово «чинк», – и я сжалась, ожидая, что он меня снова выбранит. Но он промолчал.

Впоследствии на Ван Цимина и его семейство обрушились новые невзгоды, даже несмотря на их успех, трудолюбие и богатство. Я не увидела в этом отражения нашей ситуации. С момента приезда в Америку я прилежно изучала телевидение и знала, что оно вечно создает трудности для персонажей. Деньги, думала я, защищают людей от всего. В Китае у нас были деньги и не было проблем. В Америке у нас не было денег, были одни проблемы.

И средством их решения были деньги.

* * *

Примерно в это время я решила, что когда‑нибудь стану адвокатом. Логика моя была проста. Во-первых, у адвокатов были деньги. Много денег. Адвокаты, которых я видела по телевизору, всегда были в дорогих костюмах и тараторили о деньгах. Ну и что, что они всегда были белыми мужчинами? В свои первые дни в библиотеке «Четэм-Сквер» я наткнулась на краткие биографии Рут Бейдер Гинзбург и Тергуд Маршалл. Рут и Тергуд показали мне, что адвокаты – это необязательно мужчины. И необязательно белые.

Во-вторых, я знала, что буду заниматься тем, чем занималась Рут. Она стремилась сделать так, чтобы ни одной женщине не пришлось выстрадать то, через что прошла она. Вот это я и собиралась делать для иммигрантов вроде нас. Просто пока не знала, как это случится. Мне казалось, что я зря теряю время: мне уже девять. И надеялась, что у меня еще достаточно времени, чтобы со всем разобраться. Ба-Ба как‑то говорил мне, что лучшее образование дают в Гарварде и что именно там учился адвокат, подаривший мне божью коровку. Поэтому я сосредоточила свое внимание на Гарварде. Там я со всем разберусь.

Я крепко вцепилась в этот план. Однако, когда я рассказывала о нем, он почему‑то никому не нравился. Мои одноклассники говорили, что это скука и отстой, в отличие от их мечтаний стать астронавтами и танцовщицами. Но еще больше, чем другим детям, мой план не нравился взрослым. Иногда они смеялись, но совсем не радостным смехом. Этот смех обычно напоминал фырканье. Часто они хмурились. И редко говорили что‑то в ответ.

Когда я рассказала о нем Ба-Ба и Ма-Ма, они молчали так долго, что я засомневалась, что они вообще меня услышали.

Затем Ба-Ба нарушил молчание:

– Это прекрасно – иметь большие мечты, Цянь-Цянь, и работать, стремясь к лучшему. Это даже важнее, чем осуществить саму мечту. Не имеет значения, сбудется ли твоя мечта, так что не слишком печалься, если этого не случится.

Последним взрослым, с которым я поделилась своим планом, был мой учитель в пятом классе – первый учитель-мужчина в моей жизни. Его звали мистером Кейном, у него были очень короткие волосы и маленькие голубые глазки за очками в прямоугольной оправе. Он много шутил, а говорил столько, что казалось,