class="p1">Один хронист записал, что в своем последнем слове Оуэн Тюдор вспомнил о жене, принцессе Франции и королеве Англии, которая посчитала возможным выйти замуж за скромного валлийца и родить от него детей. «Эта голова ляжет на колоду так же, как на колени королевы Екатерины», — сказал он. Затем он вручил «всецело свое сердце и разум Господу и смиренно принял смерть»[251].

Окровавленную голову Оуэна Тюдора насадили на крест на рыночной площади. Чуть позже свидетели видели женщину, возможно, любовницу Оуэна и мать его маленького незаконнорожденного сына Дэвида Оуэна, которая омывала кровь с изуродованной головы, причесывала волосы казненного и поставила вокруг более сотни свечей. Если кто-то из толпы и обратил на это внимание, то счел женщину сумасшедшей[252].

Но триумф йоркистов после Мортимерс-Кросс был так же краток, как сияние трех солнц, которое ему предшествовало. Джаспер Тюдор и Уилтшир бежали и в конце концов нашли пристанище в Шотландии. Но у Ланкастеров оставались еще силы. Пока Эдуард перегруппировывал армию под Херефордом, королева Маргарита собирала других своих союзников: герцогов Сомерсета и Эксетера, графов Нортумберленда и Шрусбери, внушительную группировку лордов с севера и вездесущего перебежчика из Кале Эндрю Троллопа. К 10 февраля эта безжалостная армия, состоявшая из закаленных в боях северян и наемников-иностранцев, мародерствуя и прокладывая себе путь огнем и мечом, добралась до Кембриджшира. 16 февраля они прорвали оборону Данстейбла в Бедфордшире. До Лондона было рукой подать, и Уорик, отвечавший и за короля, и за власть в стране, был вынужден действовать. Ранее в том же году граф писал папе Пию II: «Вашему святейшеству не стоит беспокоиться, услышав о том, что произошло в Англии, и о том, что некоторые мои родные пали в бою с врагами. С Божьей помощью и при поддержке короля, который прекрасно к нам расположен, все кончится благополучно»[253]. Теперь пришло время испытать его решимость и веру в победу.

Уорик вместе с многочисленным войском покинул Лондон. К нему присоединились Джон Моубрей, Джон де ла Поль, герцог Саффолк, Уильям Фицалан, граф Арандел с товарищами, среди которых были его брат Джон Невилл, дядя барон Фоконберг и казначей барон Бонвилль. После ухода войска лондонцев охватила тревога. Все ждали очередного сражения, о котором один современник написал так: «Невозможно избежать большого кровопролития, и, кто бы ни победил, к большому сожалению, английская корона проиграет»[254].

Во второй раз за неполные шесть лет противоборствующие стороны встретились в городе Сент-Олбанс. Но если в 1455 году на улицах происходили отдельные стычки и бои, то в Жирный вторник 17 февраля 1461 года здесь развернулась полномасштабная война. С каждой стороны в сражении участвовали тысячи человек — до миланского посла во Франции позже дошли слухи, что под командованием королевы и Сомерсета находилось по тридцать тысяч человек[255]. Эти цифры невероятно завышены, но, несомненно, две огромные армии вселяли ужас в сердца простых горожан Сент-Олбанса. Аббат Джон Уитхэмстед сделал запись о свирепости, богохульствах и тяге северян к разрушению. По его мнению, в любом вторжении южнее реки Трент они видели дарованную свыше возможность для грабежей и воровства[256].

На самом деле армия с севера представляла собой нечто гораздо большее, чем сборище мародеров. Как доказала битва при Уэйкфилде, ее командование умело вести боевые действия и поддерживать дисциплину. Солдат объединяла личность Эдуарда, принца Уэльского: у каждого к одежде был приколот его знак — черно-красная лента со страусиными перьями. Уорика и его людей ошарашило то, что около часа дня силы врага начали прибывать в Сент-Олбанс не с северо-востока, а с северо-запада. После ожесточенной схватки авангард йоркистов был разгромлен и под топот копыт преследовавшей их кавалерии разбежался в разные стороны. Аббат Уитхэмстед писал о солдатах, которых жаждавшие мести враги окружили со всех сторон и пронзили копьями. Ланкастеры преследовали йоркистов примерно до шести вечера, когда зимние сумерки окончательно сгустились и продолжать погоню стало невозможно[257]. Пока солдаты спасались бегством, сам Уорик и большинство его товарищей и военачальников также скрылись. На поле боя остался только один человек благородного происхождения.

Пока вокруг бушевала битва, король Генрих VI сидел под деревом, смеялся и пел. Надзиратели короля — барон Бонвилл и сэр Томас Кириелл — были схвачены и без промедления казнены по приказу королевы, которая позволила восьмилетнему принцу произнести приговор. Генриха тем временем вернули семье — в очередной раз он, как тряпичная кукла, перешел из одних рук в другие. Аббат Уитхэмстед встретился с королем в монастыре и умолял его выступить с воззванием против мародерства. Как всегда, Генрих VI сделал то, что ему сказали. Его собственная армия не обратила на это никакого внимания, и любимый Уитхэмстедом Сент-Олбанс погрузился во мрак насилия и грабежей, как будто, по словам аббата, его наводнили бешеные звери[258].

Пока колесо фортуны бешено вращалось и удача сопутствовала то одной стороне, то другой, отчаявшихся англичан заботило лишь спасение собственных жизней. После битвы при Сент-Олбансе королева вознамерилась двинуться на Лондон. Город же решил дать ей отпор. Накануне своего приезда Маргарита послала в столицу гонцов с просьбой приготовить еду и все, что поможет солдатам восстановить силы. Мэр отреагировал на эти послания нервно, но благосклонно. Однако когда подводы, груженные продовольствием, ехали по городу к воротам Криплгейт и дороге, ведущей на север, группа горожан перекрыла улицу. «Городские простолюдины забрали припасы из телег и не пропускали их дальше», — писал хронист. Они настояли на том, что городские власти должны послать к королеве делегацию с сообщением, что ее не впустят в город, пока наводящие ужас «люди с севера» остаются в ее армии. Климент Пэстон пересказал брату еще один прочно укоренившийся слух: все были уверены, что, окажись ланкастерская армия внутри городских стен, Лондон, как и Сент-Олбанс, будет «разграблен и разорен»[259]. Маргарите ничего не оставалось, как снова вместе с мужем и сыном отправиться на север. Это отступление, а также решение лондонцев поддержать проигравших йоркистов, а не победоносную королеву в будущем обернется катастрофой.

Тем временем Уорик, сбежавший из Сент-Олбанса, сумел встретиться с Эдуардом, графом Марчем. В конце месяца они объединили силы в Котсуолдсе и приняли дерзкое решение. Уорик упустил Генриха VI, а значит, и гарантию легитимности йоркистов. Но по акту cогласия между Генрихом и покойным Ричардом, герцогом Йоркским, теперь наследником престола был Марч. И так как солдаты, верные Генриху VI, убили Йорка в битве при Уэйкфилде, Марч мог настаивать на законности своего статуса, упирая на то, что соглашение было нарушено. Ему больше не нужно было ждать смерти Генриха, чтобы претендовать на корону, которая, как считали Йорки, принадлежала им по праву крови. Он мог получить ее на совершенно законных