Поле под Таутоном заслуженно прозвали Кровавым лугом. 7 апреля 1462 года Невилл, епископ Эксетера, отправил письмо епископу Терамо во Фландрию. В нем он рассказал о событиях последних полутора месяцев, в том числе о сражениях в Сент-Олбансе, Феррибридже и Таутоне. По его оценке, в трех битвах погибли по меньшей мере двадцать восемь тысяч человек. (Эту же цифру в своем письме, отправленном в тот же день, приводит Бошам, епископ Солсбери.) «Увы! — писал он. — Мы — народ, который жалеют даже французы»[271].

Действительно, в 1461 году многим наверняка казалось, что все беды, свалившиеся поколением раньше на Францию, когда арманьяки боролись с бургиньонами и вожделенную корону бросало из стороны в сторону, что привело к развалу страны, теперь постигли жителей Англии. Страной правила жестокость, север захлебывался в крови, и, что самое страшное, в королевстве теперь было два короля. Принятое королевой Маргаритой решение вместе с Генрихом VI и принцем Эдуардом держаться во время сражения вдали от Таутона оказалось мудрым: несмотря на то что ланкастерцы потерпели сокрушительное поражение, королевский род не был уничтожен. Вместе с немногими уцелевшими союзниками — герцогами Сомерсетом и Эксетером, бароном Росом и судьей сэром Джоном Фортескью — они отступили в Шотландию. Вскоре к ним присоединились другие преданные Ланкастерам лорды, в частности Джаспер Тюдор, граф Пембрук. Однако они представляли собой лишь жалкое подобие двора: их войска были разгромлены, средств не хватало, сами они были измотаны.

Эдуард IV провел еще месяц на севере, подавляя сопротивление, а затем в мае с триумфом вернулся в Лондон для коронации, дабы освятить свое восшествие на престол Божьим благословением. Теперь он претендовал на корону не только по праву крови, текущей в его жилах: новый король подкрепил это право кровью врагов, пролитой на поле брани. В ноябре 1461 года в Вестминстере на первом созванном им заседании парламента был издан акт, в котором юридически обосновывались доводы против правления Генриха VI и выдвигались аргументы в пользу воцарения Эдуарда. По факту парламент законодательно закрепил то, что уже было политической реальностью. Ведь еще в пятницу 26 июня Эдуард торжественно въехал в столицу, где его так долго поддерживали, и два дня спустя был коронован как тринадцатый король из династии Плантагенетов и первый английский монарх из группировки йоркистов.

Благородные дамы и простолюдинки

Девятнадцатилетний Эдуард IV был далеко не самым юным королем на английском престоле, но времени на то, чтобы к этому подготовиться, у него оказалось меньше, чем у других. Воспитывали его как старшего сына знатного аристократа. Эдуард много учился, усердно молился, умел сражаться, танцевать, вести учтивую беседу и разбирался во всем, что связано с управлением огромными владениями. Но готовиться к герцогству — это одно, а внезапно стать монархом — совсем другое. Тем не менее благодаря устремлениям своего покойного отца он оказался на троне, и руки Эдуарда были по локоть в крови его врагов.

К счастью, многое из того, что касалось внешней стороны жизни короля, давалось Эдуарду легко. Его можно назвать привлекательным, возможно, даже красивым молодым человеком. Он был высок — более шести футов ростом, на сохранившихся портретах у него узкие глаза, поджатые губы и выступающий подбородок. Он восхищался роскошной одеждой, манерами и куртуазными привычками, которые были в моде в Бургундии и повсюду на континенте. Внушительная внешность сочеталась в молодом короле с придворным обаянием и военной бравадой. Несмотря на то что Эдуард был вспыльчив, в целом он отличался, по словам современника, «мягким и веселым нравом» и «бывал столь радушен, приветствуя кого-то, что, если замечал, что зашедший так поражен его присутствием и королевским великолепием, что не может говорить, то придавал ему смелости, дружески положив руку на плечо»[272]. У короля был пытливый ум и отличная память. Автор объемного сочинения по истории Англии, известного как Кройлэндская хроника, часто восхищался «дальновидностью» и политической проницательностью Эдуарда и тем, что он мог запомнить положение дел и занятия «почти всех людей, разбросанных по разным графствам королевства… как будто видел их каждый день». Король необычайно сильно доверял собственным суждениям и умел вселять преданность в тех, кого выбирал в советники. И, как и многие монархи из династии Плантагенетов до него — от Ричарда Львиное Сердце до Генриха V, — он с юности проявил себя на поле боя.

Многие современники Эдуарда или авторы, жившие вскоре после его правления, с трудом могли найти хоть один недостаток в нем лично или в его подходе к управлению страной. Но было одно исключение. Многие отмечали, что новый король был развращен и распутен. Он славился слабостью к женщинам, их внешность при этом не всегда имела значение. Про Эдуарда ходило множество сплетен. Ученый-гуманист Доминик Манчини, который приехал в Англию во время работы над сочинением о недавней истории страны и хотел вживую увидеть своих героев, назвал короля «распущенным до крайности», добавив, что тот «преследует без исключения замужних и незамужних, благородных дам и простолюдинок». Один из авторов Кройлэндской хроники более чем через двадцать лет после восшествия Эдуарда на престол записал, что печаль водит его пером из-за того, что такой одаренный и решительный правитель может одновременно быть человеком «столь непристойным, склонным к праздности, тщеславию, пьянству, расточительству и страсти»[273]. Даже если сделать скидку на некоторое ханжество авторов и на то, что многие их замечания в большей степени относятся не к первым опасным дням правления Эдуарда, только-только заполучившего корону, а к более позднему периоду, складывается довольно определенная картина.

В первые три года Эдуарду некогда было предаваться сладострастию — он пытался выжить. В марте 1461 года казалось, сам Бог желал, чтобы он стал королем, и послал ему победу. Но Всевышний не наделил его властью над всем королевством. Когда Эдуард впервые надел корону, он все еще оставался главой одной из группировок, одним из лордов, которому теперь нужно было выстроить новую систему государственной власти, чтобы добиться неукоснительной верности подданных. Тот, кто захватил престол, так же как до этого Генрих Болингброк, свергнувший Ричарда II и в 1399 году коронованный как Генрих IV, вынужден был придерживаться двух совершенно противоположных стратегий. От узурпатора требовалось доказать, что он будет беспристрастным правителем, способным защитить страну и справедливым по отношению ко всем подданным, но при этом он обязан был отблагодарить и наградить тех, кто помог ему занять трон. И в лучшие времена эта задача представлялась непростой. Но Эдуард столкнулся и со множеством других проблем. Ему срочно требовалось покончить с вооруженными беспорядками, которые стали результатом более чем десятилетнего периода гражданской войны, восстаний и мародерства. Над разоренной, измученной бедствиями Англией нависла угроза иностранного вторжения. Не прошло и месяца с