– Везет тем, кто умеет везти, – мрачно отозвалась мать. – Следи за дорогой. Эта колымага, кажется, сворачивает. Сейчас все понесутся, как угорелые.

Действительно, комбайн, свернув вправо, съехал на грунтовую дорогу, тянувшуюся к лесополосе. Легковушки обрадованно понеслись по освободившемуся шоссе, и дорога стала свободнее. Отец немного прибавил скорость, но дисциплинированно не превышал разрешенные девяносто. Его дамы скучающе разглядывали однообразный пейзаж: в основном пахотные поля, расчерченные тянувшимися к горизонту лесополосами. Время от времени мимо них со свистом проносились иномарки, их пассажиры насмешливо поглядывали на неторопливо плетущуюся по пустому шоссе «копейку». Но наученный горьким опытом отец на это уже не реагировал.

– Тише едешь, дальше будешь, – мудро изрек он, проводив взглядом очередной «Мерседес», битком набитый людьми. – Не спеши, а то успеешь.

И оказался страшно прав.

Примерно через полчаса далеко впереди что-то блеснуло, – и сразу над дорогой поднялся густой столб черного дыма. Жуткое зрелище, вскоре открывшееся глазам, надолго врезалось им в память.

Прямо посреди шоссе пылал знакомый «Мерседес». В пламени, ярко освещавшем его салон, корчились темные силуэты. Нестерпимый жар охватил наших путешественников, едва они попытались приблизиться на десяток метров. Отец инстинктивно нажал на тормоз.

– Олег, ты куда? – завопила Галчонок, видя, что тот намеривается открыть дверцу. – Мы сейчас загоримся! Сдавай назад!

– Там же люди, люди! – кричал отец, пытаясь освободиться от вцепившейся в его пиджак жены. – Может, они еще живы!

– Папочка, горячо! – взмолилась Настя. – Мы сейчас сами вспыхнем! Не надо!

Отец, наконец, опомнился. Действительно, корпус их «Жигулей» угрожающе нагрелся.

– Открывайте двери и выходите! – велел он. – И отбегайте подальше. Я попробую сдать назад. – И, стараясь не смотреть на костер, взялся за ручник.

Из остановившихся автомобилей выскочили люди и тоже с ужасом глядели на происходящее. Было ясно, что никакой огнетушитель не в состоянии справиться с таким пламенем. Причина трагедии возвышалась прямо над горевшей легковушкой – встречный трактор, непонятно как оказавшийся на чужой полосе. Его кабина была пуста: виновник происшествия, молодой парень, сидел на обочине, обхватив голову руками, и тихо скулил.

Наконец, вдали показалась машина ГАИ с мигалкой. Объехав по широкой дуге горящий «Мерседес», милиционеры проверили у всех документы, переписали номера свидетелей, забрали с собой тракториста и уехали, сообщив, что пришлют пожарных. В полном молчании все расселись по машинам и разъехались, стараясь не смотреть в сторону догоравшей иномарки.

Остальную часть пути Снегиревы почти не разговаривали. Потрясение было столь велико, что любые слова казались кощунственными. В салоне еще долго ощущался запах гари, и в горле першило. Давно прошло время обеда, но о еде никто и не вспоминал.

К Воронежу подъехали затемно. Увидели знак кемпинга, свернули с трассы и, недолго проехав по лесной дороге, с облегчением направились к деревянным домикам, обещавшим желанный отдых. Ужинать никто не захотел – попили чаю и улеглись. И долго лежали молча, мысленно переживая увиденное.

«Какая ужасная смерть, какие муки испытали эти люди!» – думала Настя, с содроганием вспоминая корчившиеся в пламени силуэты. Она помнила, как совсем недавно коснулась пальцем днища раскаленного утюга, – хотела проверить, достаточно ли он нагрелся. А поплевать на палец поленилась. И как руку пронзила нестерпимая боль. Потом ей вспомнилась та боль – от ножа, заставившая ее провалиться в небытие. Правда, испытывала она ее недолго, но какая это была мука!

Хорошо, если они сразу потеряли сознание, как я тогда, думала она, сострадая. А если все, всю боль – в полной мере? Вот ужас!

И она даже застонала.

– Что с тобой? – встрепенулись оба родителя. – Где болит?

– Да нет, ничего, – отозвалась Настя. – Просто представила себе тех несчастных. Как им было больно. Даже у самой заболело.

– А ты не представляй! – раздраженно прикрикнула мать. – Не принимай на себя чужую боль, пока сама не свихнулась. В мире каждую секунду происходят трагедии, так что, за всех переживать? Никаких нервов не хватит.

– Может, дальше не поедем? – помолчав, спросила Настя. – Как теперь радоваться жизни – после такого? Всю дорогу буду об этом думать, мысли ведь не прогонишь.

– А ты не думай. – Теперь из темноты послышался голос отца. – Чужая беда – конечно, беда, но все-таки она чужая – не надо погружаться в нее целиком. Раз не можешь помочь. У тебя в жизни тоже будут беды, вот тогда и страдай в полной мере. Мы едем дальше. Завтра нас ждут новые приключения, они заслонят старые. Жизнь – зебра полосатая, было плохое, будет и хорошее, его и жди.

– В Москву не заезжаем, – напомнил отец, когда они на следующий день приблизились к столице. – Ставим машину на стоянку за Кольцевой – и на метро.

– С вещами по Москве? – негодующе воскликнула Галчонок. – Может, по Кольцевой потихоньку доберемся до Рублевского шоссе? А там до Лариски рукой подать.

Лариска Волкова была закадычной подружкой матери – они вместе учились с первого класса в школе и окончили один и тот же институт. Потом Лариска выскочила замуж за москвича, стала Семеновой и переехала в столицу, но подруги постоянно перезванивались и почти каждый год ездили друг к другу в гости. Лариска была прехорошенькой синеглазой шатенкой, смуглой и румяной. Мимо нее ни один мужчина не мог пройти равнодушно. Галчонок вначале даже ревновала к ней своего благоверного, пока не убедилась, что Олег на Ларискино кокетничанье никак не реагирует. Но это было еще до Ларискиного замужества. На пятом курсе Лариске удалось влюбить в себя до потери сознания капитана милиции, с которым она познакомилась на отдыхе в Сочи. Капитан там же предложил ей руку и сердце и сразу после выпускного бала увез в столицу, где проживал в двухкомнатной квартире вместе со старенькой мамой. Мама вскоре тихо умерла, зато родилась дочь Катька – копия Лариски и такая же вертихвостка. Чуть ли не с первого класса ей постоянно звонили мальчики, которыми она вертела, как хотела. Лариска частенько жаловалась Галчонку на дочь и все спрашивала совета как ее воспитывать, чтобы она росла такой же серьезной, как Настя.

– Драть! – убежденно восклицал Ларискин муж, слушая эти разговоры. – Драть каждое утро вместо гимнастики, пока не поумнеет. А ты ей только задницу лижешь да во всем потакаешь. Девке всего тринадцать, а одевается – позор один! Пузо голое, юбка по самое не могу. Всю зиму без шапки ходит – это в московские-то морозы! Сопли текут, кашляет, как чахоточная, но фасон важнее.

– Дери! – легко соглашалась Лариска. – Дери, я посмотрю, как это у тебя получится. А то только указывать можешь. Вон Галина свою никогда пальцем не трогала, а какую умницу вырастила.

– Ты не Галина, да и я не Олег, – вздыхал муж. – Они же педагоги. А мы с тобой кто? Ты же в школу идти не захотела, в гостинице приткнулась. А я только жуликов ловлю.