– Правда.

– А ты бы взялась?

– Попробовать надо.

– Это само собой. Но если ты мне подойдешь, я теберайскую жизнь организую. Сиди и работай. На всем готовом, и еще деньгиоткладывай в банк. Поди кисло?

– Совсем не кисло!

– Тогда так. Я принесла тебе на пробу первую главу. Тутсто страниц. Можешь сокращать, если надо. Вообще делай что хочешь, только сюжетне трогай. Если будут вопросы, обсудим. А пока я на несколько дней уезжаю.Точнее, на неделю. Сколько успеешь к моему приезду, покажешь. И мы все решим.

– Эмма, а у вас…

– У тебя.

– Хорошо, у тебя уже весь роман написан?

– Да.

– Мне бы надо было весь его прочитать сначала, а потомуж править, а то мне что-то покажется неважным, я это вычеркну, а потомвыяснится, что это и есть самое главное.

– О! Мне нравится ход твоих мыслей. Но уж сейчас давайкак есть. Правь только стиль, я потом погляжу, и мы обо всем договоримся.

Она протянула мне умопомрачительно элегантную папку.

– Ты вообще-то когда-нибудь такими делами занималась?

– Нет.

– Молодец, честная баба, это мне нравится. И вообще, тымне нравишься, с тобой, наверное, можно иметь дело. Язык за зубами держатьумеешь?

– О да!

– Тогда нет вопросов. Давай, Александра, трудись! А япоеду, дел невпроворот. Тарас, если у нас сладится, с меня ящик шампанского.

И она ушла.

– Если ты с этим дерьмом справишься, еще спасибо мнескажешь. Эмма баба хорошая, хоть и с придурью.

– Хотелось бы справиться, такая работа меня устроилабы, во всяком случае пока.

– Пока – что?

– Пока не придумаю что-то другое.

– Только не делай ставку на Шурика, очень тебе советую.

– Спасибо, учту.

– Чудачка, я же тебе добра желаю. А ты обиделась.

– Я даже не думала обижаться. Ну мне пора, хочупосмотреть рукопись.

– Не терпится?

– Именно!

– А может, завтра с утречка? А сегодня могли бызакатиться с тобой куда-нибудь.

– Нет, Тарас, спасибо вам за все, но мне пора.

– Проводить?

– Не стоит, сейчас светло.

Мне действительно не терпелось заглянуть в рукопись Эммы. Нопока я шла к себе, в голове вертелась мысль: я же могу теперь не работать, стакими-то деньгами! Даже если положить в банк под самый маленький процент, всеравно в месяц, наверное, будет набегать сумма, вполне достаточная для безбеднойжизни. А на квартиру я заработаю, чтобы бабушкины деньги пока не только нетратить, но, возможно, и приумножить, если буду жить на всем готовом у Эммы иеще что-то получать. И только уже у подъезда я вдруг подумала: глупости, так небывает!

Просто не может быть, чтобы у меня были такие деньги. Но всумке лежала распечатка…

От первой же страницы у меня заболела голова.

Текст был поистине чудовищный, какой-то топорный и к тому жебезграмотный. По-моему, из этого просто нельзя ничего сделать. Но ведь кто-точто-то с этим делал, почему же я не могу? Я должна, я просто обязана с этимсправиться. Я не без труда продралась сквозь двадцать пять страниц. С грехомпополам различила какие-то сюжетные нити. Особенно жутким и неестественным былдиалог. Я попробовала его немного причесать, сделать менее вульгарным и болеенатуральным. И, кажется, у меня это получилось, во всяком случае, уже можнобыло что-то понять. Но ясно было и другое. Править бессмысленно, надопереписывать, то есть вышивать тот же узор по новой канве совершенно другиминитками. Но у меня не было новой канвы, то есть бумаги.

Завтра утром первым делом побегу за бумагой. Я написаламелким почерком на обратной стороне Эмминого листа новое начало. И мнепоказалось, что это небо и земля.

Когда я глянула на часы, глазам своим не поверила – половинатретьего ночи! Вот заработалась. Я отползла от стола, выпила стакан молока иповалилась спать. Ночью мне приснился ужасный сон. Как будто я сижу в тюрьме ико мне на свидание приходит бабушка. Она стоит за стеклянной перегородкой, вкоторой нет никаких отверстий, и что-то мне говорит, а я не слышу. Я пытаюсьпрочитать по губам, но бабушка вдруг начинает таять в воздухе. Я кричу, зовуее, бьюсь о толстое стекло, но напрасно – бабушка исчезает. Я проснулась вужасе. И только осознав, что это был сон, немного перевела дух. Неужели вещийсон? Неужели бабушка умирает? Мне иногда снятся вещие сны. Достаточно вспомнитьпостоянно повторяющийся сон про эстафету. Он был вещим, как показала жизнь. Ипрежде тоже такое бывало. Звонить ни свет ни заря в больницу я не могла, темболее там у них еще на два часа раньше, чем у нас. Я встала, побродила по чужойквартире, совершенно не понимая, что предпринять. Я даже сесть за рукопись немогла. Нужна бумага, а где ее купишь в такую рань? Черт, а ведь если у Эммыпервая глава занимает сто страниц, то сколько же во всем романе? И если егопереписывать, что потом делать с рукописью? У меня же отвратительный почерк.Отдавать еще кому-то? Иначе как я покажу свою работу Эмме? Хорошо бы, наверное,купить компьютер, но ведь надо уметь с ним обращаться.

Решено, я куплю себе маленькую пишущую машинку. Электрическую,на них легче работать, тем более деньги у меня есть. Я помню, кажется, кто-тоговорил, что купил такую машинку за семьдесят или восемьдесят долларов. Вполнемогу себе позволить, тем более что с детства умею печатать, – правда,всего четырьмя пальцами, но это неважно. Я на стареньком, еще трофейном,«Ундервуде» своего деда печатала для папы разные статьи. Эта дельная мысльнемного исправила мне настроение. Машинка в любом случае пригодится.

Я действительно купила симпатичную немецкую машинку, а к нейдва картриджа, бумагу и поспешила домой. Первым делом я набрала телефонарадской больницы, но там никто почему-то не брал трубку, Я ждала, ждала, апотом механический голос что-то произнес на иврите. Я набрала еще раз – и всеповторилось. Мало ли, может, у бабушки сейчас процедуры, и, если бы что-тослучилось, мне бы позвонили, наверное. Успокоившись немного, я открыла машинку,разобралась с техническим руководством и попробовала печатать. Сплошноеудовольствие! Я едва касалась клавиш, никаких усилий это не требовало. Нашласебе подходящую игрушку всего за семьдесят пять долларов. Почему-то я былауверена, что с Эммой у нас все получится. Первые фразы романа выглядели так:«По Тверскому бульвару в центре Москвы шла красивая женщина. У нее были длинныеноги, длинные ресницы. Она была блондинка». Я написала: «По Тверскому бульварушла красивая длинноногая блондинка». Что ж, если и дальше из трех фраз можнобудет делать одну, то первая глава займет уже не сто страниц, а от силытридцать – тридцать пять. Интересно, Эмма будет настаивать на сохранении объемаили нет? Мне кажется, что нет, не будет, ведь она это не из-за денег делает, ипотом, я сумею ей объяснить, что краткость – сестра таланта. Через два часа я визнеможении отвалилась от машинки. У меня были готовы четыре страницы. Иощущалось глубочайшее моральное удовлетворение. Я с этим справлюсь. Более того,мне было безумно интересно. Я чувствовала себя скульптором, отсекающим лишнееот глыбы мрамора. Стоп, эта глыба далеко не мрамор, но все же из нее можно высечьнечто такое, что не будет вызывать омерзения. Для начала и это неплохо. Явстала, прошлась по квартире, полила цветы, выпила чаю с бутербродом ивернулась к машинке. Почему-то у меня было ощущение, что вот это – мое дело.Сидеть за машинкой и что-то сочинять…