В этот момент зазвонил телефон. Глеб в ярости схватилтрубку, но тут же сбавил тон, – видимо, звонок был важный. А я темвременем заглянула в ванную, нет ли там следов посторонней дамы. И, разумеется,на полочке под зеркалом стояла чужая губная помада. Это было опять до тогобанально, что я рассмеялась. Ощущение банальности отступало почему-то лишь вобщении с Эммой и при мысли о Майорке.

Я вернулась в комнату. Глеб еще говорил по телефону. Я селана диванчик, с такой любовью купленный совсем недавно… Наконец Глеб положилтрубку.

– С телевидения звонили, предлагали попробоваться нароль ведущего в какой-то игре. Хорошие деньги, между прочим.

– Поздравляю. Так как насчет развода?

– Торопишься? – с неприязнью взглянул на меня муж.

– Просто я уезжаю, и надолго, а если тебе приспичитжениться, где ты будешь меня искать?

– Во-первых, я жениться не собираюсь, это все дурацкиевыдумки… Никого у меня нет…

– Да? И, скажешь, не было?

– И не было!

– А как же Лаура?

– Не говори глупости!

– Глеб, не надо выкручиваться, я все знаю, и проЛару-Лауру, и про Яну, которая доводит тебя до изнеможения…

Он вдруг покраснел. Я даже умилилась. Ведь он, в сущности,хороший парень. И превосходный актер.

Потому что, почувствовав, что краснеет, тут же изобразилправедный гнев, якобы вызвавший эту краску.

– Послушай, ты городишь какую-то чушь! Мне говорили,что актерские жены часто бывают ревнивыми до идиотизма, но ты-то вроде была нетакая!

– Глеб, ну давай поговорим спокойно, как цивилизованныелюди.

– Ты цивилизованная? Ты? Да ты просто заплесневела впоследние годы, ты не можешь простить мне те жертвы, которые принесла. Я так изнал, что это случится!

– Глеб, возьми себя в руки! И попытайся сыгратьспокойного мачо! А то черт знает что из тебя лезет.

– Да как ты смеешь так говорить? Ты просто испугалась.

– Испугалась? Чего?

– Моего нового положения, того, что я на виду теперь,того, что меня наконец, кажется, оценили… Испугалась тех женщин, которыевокруг! Кстати, не зря испугалась, они не тебе чета! Интересно бы глянуть натвоего избранника! Небось какой-нибудь серый тип, который уж точно никуда неденется! Давай, хочешь жить с ним, ради бога! Забирай все что надо ипроваливай, видеть тебя не хочу, дура, корова!

Я молча встала, подошла к письменному столу, взялазаграничный паспорт, потом сняла с полки два альбома с фотографиями родителей.Глеб между тем в уже непритворной ярости швырял в сумку мои вещи, он былсовершенно вне себя. А я, наоборот, застыла. Мне было тошно от мерзости ибанальности происходящего. Развод по-русски!

– Давай, давай, забирай свое барахло и катись к своемухахалю! Ублажай его, делай клизмы! Свекольным соком его пои, может, ему это покайфу! Дура, идиотка! Верно мне мама говорила, ты меня не стоишь! Да я тебяэлементарно перерос, а ты не стерпела. Подумаешь, цаца! К тому же бесплодная!

Во мне вскипело бешенство.

– Заткнись, подонок! – прохрипела я.

– Я подонок? Да почему? Потому что на сторону сходил?Да посмотри на себя, от тебя любой за сто километров сбежит, кретинка! Блядьподзаборная. Сюси-пуси, утю-тюшеньки, а сама небось всем подряд давала!

Это было настолько отвратительно, настолько несправедливо,что, если бы у меня сейчас был пистолет, я бы выстрелила в него, ни секунды непомедлив!

Но пистолета не было, а убить мне его хотелось. Я схватиласо стола какую-то книгу и уже хотела швырнуть ее в его красивую морду. И вдругя словно увидела всю эту сцену со стороны. Она была глубоко омерзительной и вто же время смешной.

– Замолчи, болван! – крикнула я что было мочи.

Он опешил.

– Слушай, что я скажу! К тебе придет адвокат, онзаймется разводом. Я через две недели уезжаю из Москвы. Это все. Мне от тебяничего не нужно. Но ты еще ох как пожалеешь обо всем, что мне сказал! Я нестану ни в чем тебя разубеждать, помесь осла с бизоном не лучший собеседник.

Я схватила паспорт и побежала к двери. Глеб в полной оторопиостался стоять над открытой сумкой с моими вещами. Черт с ними. В новой жизни ивещи должны быть новыми!

Я долго бегом бежала прочь от своего бывшего дома, от своейбывшей жизни. Немного очухавшись, позвонила Эмме, сказала, что паспорт уже уменя.

– Отлично, давай вместе пообедаем. Я за тобой заедуровно в два. Пока!

Я посмотрела на часы. Начало одиннадцатого.

Быстро, однако, я подвела черту под своей семейной жизнью.До часу дня я пешком бродила по раскаленному городу и так устала, что дажедумать о Глебе не было сил. Таким я его не видела никогда. И, надеюсь, не увижубольше. Но ничего не пожалею, чтобы он когда-нибудь приполз ко мне…

Увидев меня, Эмма только головой покачала:

– С муженьком встречалась, что ли?

– Да, черт бы его побрал.

– Поберет, поберет, не расстраивайся, подруга. Подышишьгодик средиземноморским воздухом, охолонешь маленько, и покажешься ему наглаза, его так еще колбасить будет, не дай бог!

– Да ну его к черту, не хочу я ничего!

– А у тебя другой мужик-то на примете есть?

– Да так… Ничего существенного.

– Ты с ним спишь?

– Нет.

– А твой муж по этой части как?

– Хорошо. По этой части даже слишком хорошо.

– Кобель?

– Эмма, мне сейчас неохота про это говорить.

– Поняла. Ладно, поговорим на Майорке. Сядем вечеркомна балконе с видом на море, винца испанского хлопнем, языки сами развяжутся.Мне тоже есть что порассказать…

– А сейчас ты лучше расскажи мне про свою дочку. Как еезовут?

– Дуня. Дуняша.

– Какое чудное имя! А где же она учится?

– Там и учится, в испанской школе, она знаешь какпо-испански чешет, и по-английски тоже. Вообще умная девка, читать любит дострасти, но с характером. Если обидится, то уж надолго. Может месяц неразговаривать.

– А ты часто к ней ездишь?

– То-то и беда, что часто не выходит, – вздохнулаЭмма. – Между прочим, она рада будет, если ты с ней подружишься. Ты как сдетьми, умеешь?

– Наверное…

– А у тебя почему своих-то нет?

– Об этом тоже поговорим на балконе с видом на море.

– Годится! Только я тебе так скажу: о мужиках слезылить – последнее дело. Не стоят они того. Мне сразу легче стало, как только японяла – все они скоты. Иной раз думаешь, а почему он так поступил? А потомсама себе ответишь – потому что скот, и сразу легче становится.