На рассвете Атауальпа услышал, как чиркают о камень подковы на сапогах испанцев, и древко алебарды ударяется о землю при каждом шаге державшего ее воина. В келью вошел брат Висенте. Солдаты остались снаружи. В одной руке у монаха был хлеб, в другой – глиняная чаша с вином. Еще совсем недавно Атауальпа мог бы резко заметить, что укравшие его золото конкистадоры поскупились на металл для кубка, но сейчас он делать этого не стал.

Уаскар, сын Уайна Капака, законный правитель Империи Инков. На испанских гравюрах его традиционно изображали задумчивым миролюбивым меланхоликом, хотя вряд ли миролюбивый человек смог бы собрать за короткий срок шестидесятитысячную армию. По всей видимости, армия Уаскара оказалась слабее, чем армия Атауальпы

– Я просил испанцев заменить костер на другой вид казни. По нашим обычаям, тело императора нельзя разрушать. Вы обещали не делать этого, – сказал Атауальпа.

– Это обещал Писарро, – грустно уточнил Висенте де Вальверде. – Но для этого нужно причаститься.

Инка отломил кусок хлеба и сделал глоток вина. Брат Висенте сказал, что теперь он часть церкви и готов предстать перед Всемогущим Господом. Пленник стал на колени и наложил на себя крест, так, как это сделал монах, а затем попросил снять цепи с рук и ног. Ведь испанцы после вынесения приговора надели на него кандалы, испугавшись, что обманутый конкистадорами император начнет бунтовать. Монах посмотрел на оковы и вздохнул. Его вполне могли сурово наказать за нарушение приказа командора, и он отказал пленнику. – Понятно, – с досадой выдохнул Атауальпа на кечуа.

Кахамарка бурлила. Весть о том, что императора собираются казнить, разнеслась по всей округе. Люди сходились в город, чтобы посмотреть на смерть Инки. Смерть преступника для простолюдина была зрелищем, а смерть потомка и наместника Солнца – поистине космическим событием. Но к месту казни допустили не всех. Народ роптал: суд проходил на глазах у толпы, а на приговор позвали лишь избранных. Брат Висенте сделал про себя наблюдение: получив свободу, люди первым делом начинают роптать. Чтобы ропот не перерос в бунт, Писарро твердым голосом приказал вывести перед толпой нескольких всадников в доспехах. Вид блестящих шлемов напомнил толпе, что перед ними люди Солнца, которых нужно слушаться. Гул с появлением всадников затих, и во внезапно образовавшейся тишине вдруг отчетливо послышались слова того, кто навсегда прощался со своим народом. Спокойные, как осенние облака, слова.

– Великий Создатель, посмотри, как враги наши проливают нашу кровь.

Слова эти стали достоянием каждого человека в толпе: тем, кто не смог их услышать, потому что стоял далеко от дверей во внутренние покои, фразу Атауальпы пересказали соседи.

Не многие видели, что происходит внутри. Рядом с креслом для гарроты, на котором, связанный, сидел Великий Инка, стоял Франсиско Писарро со свитой и священники, сопровождавшие воинов конкисты в походе. Из подданных империи в зал, где проходила казнь, пустили только женщин Великого Инки. Услышав, что сказал их повелитель, они тут же упали на пол и поползли, извиваясь, как пресмыкающиеся, к ногам привязанного к креслу человека. Но охранники довольно грубо и бесцеремонно отогнали их.

Атауальпа словно не замечал их, едва прикрыв глаза. Его коричневое лицо оставалось непроницаемым, как бронзовая маска. В сущности, это и была маска, и ее хозяин был уже мертв. И в то же время еще жив.

Но с этим Писарро хотел покончить как можно быстрее. На шею Великого Инки палач надел стальной обруч из гибкой проволоки. Два ее свободные конца входили в небольшие отверстия в деревянной доске, заменявшей спинку кресла, на котором сидел Атауальпа. А сзади концы переплетались. К ним была прикреплена крепкая деревянная палка. Как только палач начинал ее вращать, концы проволоки наматывались один на другой все больше и все сильнее сокращали петлю, в которой была шея приговоренного преступника. В конце концов наступал момент, когда металл перекрывал дыхание обреченного человека полностью и ломал шейные позвонки. Те, кто изобрел этот варварский инструмент, утверждали, что, в отличие от прочих орудий убийства, он быстрее убивает человека и причиняет меньше боли. Но это были лишь отговорки. Даже самый необразованный подданный испанской короны знал, что арсенал любого палача отличается разнообразием как раз для того, чтобы доставлять боль, а не избавлять от нее.

Командор Писарро испытывал странное чувство. Он глядел на инкских женщин, царапающих глиняный пол. Он видел священников, читавших молитвы возле гарроты. Он почувствовал внезапный прилив крови к голове и на секунду потерял сознание. Но не упал, а удержался на ногах. А когда пришел в себя, к нему сразу вернулось зрение, но не сразу – слух. И он увидел беззвучную картину казни, отчего на него навалилось чувство абсурдности и нереальности происходящего. «Театр комедиантов, вот на что это похоже, – подумал он. – Актеры в диковинных костюмах развлекают смеющихся зрителей». В его власти было остановить балаган. Но он не стал это делать. А палач уже вращал деревянную перекладину в ту сторону, в которую Солнце обычно двигает тень на циферблате солнечных часов.

Атауальпа больше не сказал ни слова. Когда проволока врезалась в кожу на его шее, под ней забился в нервных спазмах кадык, словно пытаясь вырваться на волю, на свежий воздух. Но проволока немилосердно сжималась все сильнее, и когда он остановился, все тело императора инков задрожало, охваченное предсмертной лихорадкой. Глаза широко открылись и выкатились из орбит. Пальцы рук вытянулись, ноги выпрямились в коленях, тело подалось вперед. Рванулось в последнем инстинкте остаться в этом мире. Но палач не оставил шанса. Послышался хруст, и голова правителя неестественно свалилась набок. Его ноги потянулись вверх и тут же упали на пол. Прямые пальцы рук согнулись, конвульсивно зацепившись за жизнь. Но глаза его остекленели. Он был уже не здесь. Женщины Атауальпы взвыли на разные голоса. Вой услышала толпа на улице, и гул снаружи начал нарастать. А вместе с ним и ругань всадников. Они пытались успокоить людей. Ропот толпы перерастал в вой. Писарро сообразил, что не доживет до конца дня, если не возьмет ситуацию под свой контроль. Надо было что-то придумать. Он раздавал указания своим солдатам и, отгоняя священников от мертвого тела, перевесил свой меч поудобнее, чтобы его можно было быстро выхватить в случае опасности. Если не отобьется – тогда все его золотые песо и серебряные марко окажутся бесполезными и будут служить другим людям. Нужно было очень быстро найти правильное решение. Но на то и был Писарро командором, чтобы хорошо ориентироваться в меняющейся обстановке.

– Кровать! Несите сюда мою кровать! – крикнул он солдатам. Те взашей погнали в командорские покои слуг, тщательно отобранных среди местного населения. Вскоре в центре зала стояло огромное ложе командора, покрытое самыми дорогими тканями, которые нашлись в резиденции испанцев. На кровать уложили тело Великого Инки.

– Священники! – крикнул Писарро. – Вы пойдете вперед и скажете им, что Атауальпа перед смертью принял нашу веру и отказался от веры предков. После этого вы все окажете ему императорские почести!