Наташа Ван де Польдер любезно согласилась провести экскурсию по аукциону в Алсмере и представить меня поставщикам и участникам торгов. Мы встретились в светлом, заполненном цветами лобби, и она повела меня к сети подмостков-мезонинов над складом, под которыми в ожидании очереди на аукцион выстроились тележки с цветами. Внизу было бы невозможно что-нибудь показать: тележки с цветами двигались так быстро, что сложно было не врезаться в проезжающую мимо паллету с тюльпанами. Не говоря уже о том, что каждый год сюда съезжаются сотни тысяч туристов понаблюдать за развертывающимся спектаклем. Поэтому на происходящее в основном смотрят сверху. Даже аукционные залы со стеклянными стенами сделаны так, чтобы держать людей подальше от складского этажа: они устроены наподобие университетских аудиторий. Въезд для тележек находится внизу, а участники торгов заходят с подмостков, через отдельные входы. Ряды сидений в аукционных залах спускаются амфитеатром, позволяя участникам смотреть вниз, на цветы. Вход находится в самой высокой точке. Трудно описать масштаб происходящего. Глядя вниз, я различала, что стоит на тележках: обычно на них помещалось три стопки коробок с цветами, по девять коробок в каждой стопке, но сами цветы из-за расстояния сливались в красную или розовую массу. Как будто я смотрела сверху на терминал аэропорта. Все двигалось очень быстро, согласно какой-то строгой системе, которую, тем не менее на первый взгляд, было сложно понять. Что-то постоянно прибывало и отъезжало. Что-то меняло направление, а что-то – нет. Это была самая запутанная и сбивающая с толку система продажи цветов, которую можно представить. Каждый день через нее проходит девятнадцать миллионов стеблей.

Я стояла на подмостках вместе с Наташей и смотрела на тележки, заезжающие в залы, а затем змеящимся караваном выбирающиеся обратно в направлении погрузочных площадок, где цветы рассортируют и упакуют. В отличие от цветов, прибывающих в Майами, которые остаются в своих коробках, пока не доберутся до пункта окончательного назначения, в Алсмере цветы вынимают и ставят в крепкие квадратные белые ведра с логотипом аукциона. На виду оказывается каждый лист и каждый лепесток. Так цветы выглядят более уязвимыми и меньше похожи на обычный груз. Я попыталась представить, какая их ждет судьба. Предо мной были миллионы стеблей, каждый из которых может олицетворять веселье, пожелания счастья, романтику и даже извинения с сожалениями. Что ждет эти цветы, когда они в конце концов окажутся в чьем-то доме? Чьи ошибки им предстоит исправить? Кого им предстоит ободрить или соблазнить?

Наташа абсолютно не обращала внимания на море цветов, колышущееся под нами. «Не возражаете, если я закурю?» – спросила она с сильным голландским акцентом, потянувшись за зажигалкой в карман пиджака.

«А как же цветы?» – удивилась я. Прямо под нами тысячи желтых и оранжевых подсолнухов ждали своей очереди перед часами аукциона. Вряд ли им пошло бы на пользу пассивное курение.

Наташа рассмеялась. Ох уж эти глупые американцы. «У цветов нет носа, – сказала она. – Ничего с ними не случится».

Пришел черед подсолнухов. Тележки – три сотни стеблей в ведрах или коробках на каждой – резкими толчками двинулись к ближайшему залу, где ждала толпа оптовиков, чтобы начать за них торг. На сегодня это был последний лот подсолнухов. Я глянула на складской этаж, простирающийся почти на два с половиной гектара. Вдалеке висела синеватая дымка. Я поняла, что с момента, как приехала в Алсмер, ни разу не почувствовала запах цветов. Если здесь и был какой-то запах, то разве только почти неразличимый аромат склада: цементного пола, картонных коробок, выхлопа двигателей и – он здесь отчетливо ощущался – сигаретного дыма.

«Да-да, – ответила я Наташе. – Конечно, закуривайте».

Наташа работает на аукционе уже десять лет. Она занималась инспекцией контроля качества и работала в администрации, а в последний год отвечает за связи с общественностью в этом крупнейшем в мире цветочном магазине. Очень похоже на весьма невероятную работу, такую, с которой потом по вечерам не хочется уходить домой. Пока мы шли по подмосткам, я спросила ее, приносит ли она домой цветы.

«Нет», – ответила Наташа.

И больше ничего не добавила. У нее был достаточно хороший английский, но все же не на свободном уровне, а я совсем не знала голландского. Я подумала, что, наверное, она не поняла вопроса. «Правда? – переспросила я. – Может быть, вы приносите иногда что-нибудь домой, порадовать близких?»

«Нет, – повторила она. – Мой бывший муж был закупщиком на местных торгах. Пока мы были вместе, у нас не переводились цветы. Он мог забирать домой любой не очень свежий товар».

«И цветы вам надоели?» – уточнила я.

«Для меня это было слишком. Дом был заполнен цветами. Понимаю, что в это трудно поверить».

Я попыталась посочувствовать тому, что муж приносит жене слишком много цветов. «Дайте угадаю: он приносил только то, что доставалось ему бесплатно?» – сообразила я.

«Ja, – подтвердила Наташа. – Это было чудовищно. Я перестала любить цветы».

Наташа не сказала, почему они развелись, а я воздержалась от расспросов, но не могла не подумать, что наткнулась на первый известный мне брак, который цветы, вместо того чтобы укрепить, разрушили. Наташа подвела меня к шкафу-витрине, где какой-то цветовод выставил новые сорта альстромерий самых невероятных оттенков, которые я когда-либо видела, – от кремовых и лимонных до лососевых, алых, мандариновых и пурпурных. Ведро с цветами выглядело так, будто на него приземлилась стая тропических бабочек. Это было не так далеко от истины, ведь альстромерия – южноамериканский цветок, растущий в дикой природе на холодных горных хребтах Перу и Чили. В цивилизованном мире о них узнали благодаря шведскому натуралисту барону Класу Альстрёмеру, ученику Карла Линнея. В XVIII веке он обнаружил эти цветы в Испании, куда их завезли из Латинской Америки. Альстромерии относятся к порядку лилиецветных (также их называют перуанскими лилиями), они похожи на лилии в миниатюре.

Во многом альстромерии – типичные представители выращиваемых на продажу цветов: из Латинской Америки их завезли в голландские теплицы, где гибридизировали согласно стандартам цветочной индустрии. Цветоводы любят их за длинные, удобные в транспортировке прямые стебли, которые легко срывать. Кроме того, альстромерии можно собирать, когда цветы еще не раскрылись. Флористы и рядовые покупатели их любят за яркие цвета и долгую жизнь в вазе (обычно к концу второй недели из букета в живых остаются только они). Если нужно назвать цветок, который безукоризненно ведет себя на любом этапе производственного процесса, можно смело вспоминать альстромерию. Я встала перед стеклом, как прикованная. «Это мои любимые», – сказала Наташа.

«Но даже они вам не очень нравятся», – попыталась угадать я.

«Верно, – подтвердила она. – Предпочитаю растения в горшках».

На алсмерском аукционе продаются и комнатные растения. Девять миллионов горшков с плющом. Тринадцать миллионов фикусов. Кроме того, здесь продаются луковицы, озеленительные насаждения, а также рассада фиалок и петуний. Каждое из этих растений вместе с пятью миллиардами срезанных цветов в год проходит перед участниками торгов. Можно понять, как для сотрудника аукциона цветы могут потерять свое очарование. Они превращаются в обычный товар, который сгружают с фуры, выставляют на аукцион и загружают в другую фуру, чтобы отправить дальше. Даже лилия Star Gazer со своей непростой историей и общемировой популярностью выглядит здесь маленькой и незначительной. В 2004 году в Алсмере было продано 13,8 миллиона стеблей Star Gazer. Это число кажется невероятным, но только до тех пор, пока не понимаешь, что оно меньше, чем общее количество товара, выставляемое на аукцион за день.